Каменистая дорога
Шрифт:
— А зачем здесь портрет автократора Феотраста? — спросила Лана, увидев знакомую по форзацам учебников и присутственным местам бороду.
— Господин Крапник заказал нашему эрмерию пятилетнюю поминальную молитву по его покойному величеству и его бедной супруге… Я тогда как раз была в городе. Такой ужас!
— Да уж, — кивнула Лана, — вот у нас в позапрошлую осень у Козолуков в сарае перегонный куб взорвался. Никого не убило, только на свинью в соседнем хлеву балка упала, да младшую
— Сестра-наставница говорила, что они хотят разрушить наш мир… Бедный Феотраст. Так мучился. К счастью, автократиссу убило на месте. Я бы тоже хотела, чтобы сразу, а не три года мучиться, — вздохнула Хельма.
— Хорошо, что их поймали, — добавила Лана, — нельзя чтобы те, кто взрывает живых людей вот так просто на свободе ходили. Мало ли кого они ещё взорвать соберутся?
— Говорят, будто один из них ухитрился сбежать от казни. Я слышала, как господин Крапник это обсуждал с нашими сёстрами, — и куда только смотрит полиция. А правда, что ты была в лапах настоящих бандитов?
— Я? — Петулания не на шутку удивилась, — бандитов? Нет, конечно. С чего ты взяла?
— А девочки говорили, что была… — с явным разочарованием вздохнула Хельма, — будто бы тебя похитили разбойники, а какие-то герои у них тебя отбили. Я бы вот хотела, чтобы герои отбили меня у бандитов… Это так романтично.
Они вышли из поминального зала и оказались на заднем дворе, усыпанном проросшим травой гравием и заставленным какими-то бочками. Садовых растений здесь уже не было.
— Нам туда, — показала Хельма.
Шипастая веточка нашлась рядом с аккуратно сложенными вещами Петулании, заготовленными для стирки.
— Это она? — Хельма с явным разочарованием осмотрела подарок Тео.
— Ага. Просто напоминание о доме.
— Какое-то оно совсем неинтересное… Я бы за него так не переживала. Если попросить сестёр-садовниц они таких сколько хочешь нарежут.
— Он из дома.
— Ну ладно. Нам пора. Если мы не успеем к трапезе, сестра-наставница рассердится. А уж если сама Рейшина узнает…
— Рейсшина?
— Мать-проповедница Бригида. Старшие девочки прозвали её Рейсшиной. Но не вздумай сказать такое при сёстрах-наставницах.
— За кого ты меня принимаешь?
Лана спрятала памятную колючку, и они двинулись в обратный путь через задний двор в поминальный зал.
— Послушай, — после некоторой паузы спросила Хельма, — ты ведь деревенская?
— Ну, в какой-то мере…
— Я слышала про всякие народные… обряды. Ну, в середине лета. Костры там… и всё такое.
Лицо Хельмы густо налилось румянцем, а дыхание чуть участилось.
— Ну да. Хотя наш проповедник не очень это всё одобрял.
— А правда, что там… ну это… ночью после праздника… все могут делать… ну это самое…
— А вот это он совсем не одобрял.
— Прошу прощения, девочки…
Шапка невидимка не сработала. Девушки замерли на полпути через зал. Хельма сразу поникла, а Лана удивлённо обернулась. К ним подходила женщина в жреческом облачении. Её лицо скрывала ритуальная маска. Маска была грустной — для поминальной службы.
— Здравствуйте, мать, — представилась Петулания, сделав не очень удачный книксен; она была воспитанной девушкой и уважала клириков.
Проповедница остановилась в шаге от девушек. Блестящий лик поминальной маски застыл в выражении безутешного горя, скрывая настоящее лицо священнослужительницы. Лишь в прорезях Лана видела пронзительные светло-серые глаза.
— Ты кто? Я тебя не помню.
— Петулания. Петулания Кеслеш. Из Верхнего Ручья.
— Никогда не слышала. Твоего имени не было в списках. Как ты сюда попала?
Маска искажала голос женщины, делая его глухим, лишая эмоций и индивидуальности. Совершающий обряды не должен напоминать молящимся о своей человеческой сущности. Даже внешностью.
— Меня привезла… Сестра Морвин. Сегодня днём.
— Зачем?
Этот вопрос поставил девушку в глубокий тупик.
— Эта та самая… про которую говорили, что отбили от бандитов, мать-проповедница, — сдавленно пискнула Хельма.
— Мать-проповедница? Рейсшина, — подумала Лана и уже с опозданием поняла, что сделала это вслух.
— Я же просила, — простонала Хельма, лицо которой приобрело отчётливое сходство с поминальной маской.
Серые глаза в прорезях повернулись в сторону не в меру разговорчивой младшей послушницы.
— Она не виновата, это я… — вступилась Лана.
— …сама придумала? — маска сбивала с толку, но Петулания была уверена, что мать-проповедница была само ехидство.
— Ну я… в смысле… не надо её наказывать, пожалуйста.
Серые глаза пристально глянули на Лану.
— Повернись к свету, будь добра. Да, вот так.
Жрица мягко взяла рукой в тускло-синей перчатке Лану за подбородок и чуть повернула в сторону ближайшего светильника. Девушка хотела возмутиться, но мать-проповедница уже убрала руку, и Петулания ограничилась тем, что отступила на шаг.
— У тебя интересное лицо. Очень интересное. Говоришь, сестра Морвин?
Лана мрачно кивнула. Бесцеремонность матери Бригиды её несколько разозлила.
— Госпожа Аббе. Мать-наставница, вы зде… ой…