Каменный Кулак и мешок смерти
Шрифт:
Словом, головы всех, кто еще недавно помышлял лишь о том, как бы сподручнее ограбить Овсяное торжище, повернулись в сторону среднего течения Сиены, где в заветном Роуене купался в золоте могущественный эвек. И ни один здравый довод не мог достучаться до их иссохших от жажды наживы рассудков. Варяги даже не предались похотливой блажи с тем упоением, которое Волькше довелось видеть в Хохендорфе. Если кто и пользовал пленных франкских женщин, так делал это так, точно справлял малую нужду, после чего стремительно бежал туда, где ночь-полночь бурлил шёрёвернский сход о Роуене.
Ярл Хедебю запретил своим ратникам участвовать в этом галдеже, но спустя некоторое время после начала тинга хваленые даннские дружинники вовсю драли глотки, призывая не медлить, а прямо со следующим приливом сняться и вести ладьи в гости к эвеку.
Нашлось всего несколько смельчаков, Скаллагримсон и Стейн Кнутнев среди них, которые посмели говорить против похода вверх по реке. Но их слова о том, что не позднее чем через месяц на Мэларене встанет лед и путь драккарам на Бирку будет закрыт, произвели на шёрёвернов не больше вразумляющего действия, чем щелбан на разбушевавшегося быка.
– Да с такой добычей мы можем зазимовать где угодно! – кричали им в ответ. – Да хоть в том же Хедебю, нам будут рады.
– Славная мысль! – поддакивал Кнуб. – Погостите у меня зиму, а весною…
Куда двинется варяжская ватага весной, ярл славного Хедебю договорить не сумел, его слова перекрыл одобрительный рев. Больше всех эта мысль пришлась по вкусу Хрольфу. Гастинг, которого дома кроме славы ждала еще и несдержанная Фриггита, орал за зимовку у Кнуба так, точно собирался провести холодные месяцы за пиршественным столом в Валхале.
На том и порешили.
Если Волькше и было чем утешиться, так это тем, что, заразившись новой задумкой, варяги, а с ними и фризы напрочь позабыли о плененных хаврских франках. Стоило Годиновичу выкрикнуть, что пленных надо отпустить восвояси, дабы они не перегружали собой драккары, коим предстояло идти вверх по течению, как все тут же с ним согласились. Не обошлось, правда, без даннских проделок. Толстяк Кнуб предложил прижечь франкам подошвы ног, чтобы те не вздумали пешим ходом отнести в Роуен весть о грозящем набеге. Эта предусмотрительная жестокость была тут же и с великим рвением осуществлена фризами, узревшими еще одну возможность отмстить за обиды дедов.
Едва вода в Сиене начала прибывать, ладьи северян уже были готовы к отплытию. Хаврское золото было сложено у мачтшиферса [167] Хрольфова Грома, остальная добыча разложена по другим ладьям. У гребцов ладони так и горели взяться за весла и гнать суда под стены Роуена.
Однако в час отплытия пришло первое отрезвление: на многих драккарах обнаружились пустующие гребцовские сундуки. Вечером никто не удосужился подсчитать, во что варягам обошлось взятие Хавре. А потери были не так уж малы: десять убитых и шестнадцать тяжелораненых. Тех же, кто, подобно Волькше, отделался царапинами, оказалось больше сотни.
167
Мачтшиферс – место крепления мачты к донному брусу драккара.
Но это безрадостное открытие не помешало девяти свейским и пяти даннским драккарам с началом прилива устремиться вверх по Сиене.
Чем дальше от растоптанного Хавре уплывала варяжская ватага, тем сильнее знобило Волькшу. В ране на левом плече точно обустраивался неутомимый дятел. Зубы мышей, вгрызавшихся в истрепанные костяшки правого кулака, выросли до размеров бобровых резцов. В полдень, когда вереница драккаров проходила очередной неторопливый изворот реки, Стейн Кнутнев угнездился среди поклажи возле форштевня, накрылся парусиной и весь отдался переливам своей боли.
На вечерней стоянке Хрольф послал человека за Густавом, шеппарем-лекарем, который выхаживал Кнутнева после его неловкой встречи с ножом Бергертайлера.
– Вот ведь не везет, так не везет, – сетовал грозный викинг, подсаживаясь к Волькше. – Опять я не видел тебя в деле. Опять мне достались только твои болячки. Ну да ничего, вот уж под Роуеном я с тебя глаз не спущу.
Годинович снял одежду. Даже при свете лучины было видно, что рана на его плече загноилась и вспухла по краям.
– Надо было, пока свежая, вином промыть или на крайний случай мочой, – отчитывал Густав Волькшу. – А можно так: вино внутрь, мочу наружу. Что теперь прикажешь делать?
Кнутнев поднял на лекаря виноватый взгляд.
– Что это там придурок Хрольф делает? – спросил варяг и посмотрел куда-то через левый борт.
Волкан приподнялся на локтях и посмотрел туда же. В этот миг острая боль резанула его левое плечо – Густав одним беспощадным движением выдавил из раны весь гной вместе с сукровицей. Волькша вскрикнул, точно его ударили обухом по ноге.
– Вот, теперь можно и лечить, – довольно ухмылялся лекарь, доставая холщовый мешочек с травами. После «нежной» чистки, которую Густав устроил Волькшиной ране, боль от сыпавшегося в нее горячего папоротникового пепла была почти сладостной.
– Вина Кнутневу, – повелел знахарь, заматывая рану чистой тряпицей. Раны на кулаке он промыл вином, прижег и тоже замотал тряпицей, после чего велел Волькше перед боем обматывать руку кожаным ремнем: – Воин должен холить свое оружие, а раз у тебя вся сила в кулаке, так ты уж его уважь, сохрани для больших дел.
От выпитого вина, от умиротворяющего действия пепла в ранах, от вновь навалившейся усталости Годинович едва мог разлепить веки, а из его рта вылетали только бессвязные звуки.
– Ладно, Кнутнев, потом поблагодаришь, – усмехнулся Густав его мычанию и пошел обихаживать других раненых.
На следующее утро Волкан мог бы затмить прожорливостью самого Ольгерда. Он умял столько каши со свиным боком, что с трудом дышал. До полудня он опять спал возле форштевня, а к вечеру вновь почувствовал такой жор, что даже сам устыдился своей ненасытности.
Второй день пути уже подходил к концу, когда, пройдя очередную излучину, вереница драккаров вышла на стремнину, которую надвое разрезал остров. Низкие облака, вот уже который день висевшие над Сиеной, ненадолго разошлись, и в щель между ними пробился косой луч солнца. Он осветил слева по борту высокую каменную стену города, казавшуюся еще выше за счет мрачности холмов, встававших за ней. Луч скользнул дальше, упал на склоны за крепостью, и теперь она показалась неприступной твердыней, единым куском серого камня. Стрелковые башни стояли так часто, что самострельщики одной могли бы вести прицельный огонь по бойницам другой. Две привратные крепостицы скрывали окованные железом створки. Заполошный перезвон плыл над городом. За каждым простенком между бойницами мелькал чей-нибудь шлем или кожаная ратная шапка. К появлению варягов дружина и жители Роуена были готовы, точно их все-таки кто-то предупредил.