Каменный убийца
Шрифт:
А вместе?
– Питер ошибается относительно страховки Джулии, – сказал Бовуар. Он ждал конца завтрака, чтобы сообщить коллегам эту новость. Последним кусочком блинчика он подобрал с тарелки остатки кленового сиропа. – Мадам Финни не получает выплат по страховке дочери.
– А кто получает? – спросила Лакост.
– Никто. Она не была застрахована.
«Ха-ха!» – торжествовал Бовуар. Ему понравилось выражение их лиц. Он целую ночь осмысливал эту неожиданную новость. Жена богатейшего страховщика Канады не была застрахована?
После
– Ты должен поговорить с Дэвидом Мартином.
– Я заказал разговор с его адвокатом в Ванкувере. Надеюсь переговорить с ним до полудня.
– Оноре Гамаш?
Эти слова пролетели по комнате и плюхнулись на их стол. Бовуар и Лакост повернули голову туда, где сидели Морроу. На них смотрела мадам Финни, на ее мягком, привлекательном лице гуляла улыбка.
– Так Оноре Гамаш был его отцом? Мне сразу показалась знакомой эта фамилия.
– Мама, тише, – сказал Питер, наклоняясь к ней через стол.
– А что? Я ничего не говорю. – Ее голос продолжал витать по столовой. – И потом, мне тут смущаться нечего.
Бовуар взглянул на шефа.
На лице Армана Гамаша появилась загадочная улыбка. И что-то похожее на облегчение.
Глава двадцать первая
Клара вышла из-за стола. Хватит, наслушалась. Она пыталась сочувствовать матери Питера, пыталась быть сострадательной и терпеливой. «Да ну ее к черту, ну их всех к черту!» – думала Клара, шагая по лужайке.
У нее колотилось сердце и дрожали руки – у Клары всегда дрожали руки, когда она приходила в бешенство. И конечно, мозг у нее не работал. Он убежал вместе с сердцем – эти два труса оставили ее беззащитным дебилом. А Морроу получили дополнительное подтверждение тому, что она – невоспитанная идиотка. Потому что выходить из-за стола, когда завтрак еще не закончился, – это моветон. А вот неприкрытое оскорбление других людей – вещь вполне допустимая.
Морроу, похоже, верили в существование некоего правила, которое позволяло им говорить о других людях все, что заблагорассудится. Причем делать это в их присутствии, и такое поведение не выходило за рамки благовоспитанности.
«Ты когда-нибудь видела ребенка уродливее?»
«Ну, если ты такая жирная, то зачем же надевать белое».
«Она была бы даже хорошенькой, если бы не скалилась все время».
Последнее было сказано про нее в день их свадьбы с Питером, когда она шла по проходу, улыбающаяся и радостная, держа под руку отца.
Имея дело с Морроу, можно было не сомневаться: они выберут правильную вилку и неправильное слово. Их замечания всегда отличались высокомерием. А получив отпор, они напускали на себя обиженный, расстроенный, ошеломленный вид.
Как часто Клара извинялась за то, что подвергалась оскорблениям?
А то, что миссис Морроу только что ляпнула про отца Гамаша, было чуть ли не самым оскорбительным
– Все в порядке, Жан Ги, – сказал Гамаш несколько минут спустя, когда они ехали по ухабистой грунтовой дороге на местное кладбище, к человеку, который изготовил статую Чарльза Морроу. – Я привык к этому. Берт Финни сказал мне, что познакомился с моим отцом в конце войны. Наверно, он что-то сказал и своей жене.
– Это было не обязательно.
– Мой отец ни для кого не тайна. – Старший инспектор посмотрел на Бовуара, который уставился на дорогу, не осмеливаясь повернуть голову в сторону шефа.
– Прошу прощения. Просто я знаю, что на уме у людей.
– Это было так давно. И потом, я знаю правду.
Но Бовуар по-прежнему таращился на дорогу, слыша слова Гамаша, но также и хорошо поставленный, четкий голос мадам Финни и слово, которое застряло у него в голове, застряло в голове у всех. Казалось, оно навсегда прилипло к имени Оноре Гамаша.
Трус.
– Клара, ты как?
Питер быстро шел по лужайке.
– Я надеюсь, ты научил свою мать правилам хорошего тона? – спросила Клара, уставившись на него.
Волосы у него торчали во все стороны, словно он разворошил их руками. Рубашка была не заправлена, к брюкам прилипли крошки круассана. Он стоял, не говоря ни слова.
– Питер, бога ради, когда ты наконец дашь ей отпор?
– Что? Она ни слова о тебе не сказала.
– Нет, она всего лишь облила грязью твоего друга. Гамаш слышал каждое ее слово. Для того это и говорилось.
– Но ты тоже ничего не сказала.
– Ты прав.
Клара вспомнила, что засунула кончик скатерти себе за пояс, а когда вскочила на ноги, фарфор на столе подпрыгнул вместе с нею.
Все глаза были устремлены на нее. Они словно говорили: «Сделай это. Опозорься еще раз».
И она, конечно, сделала это. Как всегда. Она успокаивала себя мантрами: «Еще один день, всего один день» и «Это не имеет значения, не имеет значения». Она медитировала и окружала себя белым защитным светом. Но ничто не помогло против натиска Морроу, и она стояла перед ними, дрожа как осиновый лист. Возмущенная, шокированная и потерявшая дар речи.
И это случилось опять сегодня утром, когда миссис Морроу занимала свое семейство рассказом.
– Вы слышали эту историю?
– Какую историю? – спросил заинтригованный Томас.
Даже Питеру было любопытно услышать. Это отвлекало внимание от него.
– Расскажи, – сказал Питер, кидая в огонь Гамаша и спасая себя.
– Айрин! – предостерегающим тоном произнес Берт Финни. – Это было очень давно. Древняя история.
– Это важно, Берт. Дети должны знать.
Она снова обращалась к ним, да и самой Кларе – Господи, прости ее – было любопытно.