Камни и черепа
Шрифт:
Ворчание и тихий ропот постепенно стихали, и люди вновь садились на свои места. Обгорелые ветви тихо потрескивали в костре, и подернутое синевой небо густо светилось точками далеких костров.
– Нельзя спать здесь, – вполголоса сказал кто-то, и голос Егда с другой стороны костра откликнулся:
– Мы же решили, что будем сторожить. Я первый.
Бын снял с шеи дуду и вертел её в руках, равнодушный к происходящему. Но вдруг, остановив танец пальцев, не поднимая головы, спросил:
– Тесугу, ты можешь еще раз сказать всем, как выглядели немые?
Тесугу
– Я уже рассказывал, что я видел.
– Расскажи еще раз, громко, так, чтобы слышал каждый. Слышал, и больше не спрашивал.
Юноша нерешительно поднялся, и увидел в рассеянном мраке перед собой тусклый блеск глаз – словно стая волков смотрела на него из темени. Но это не волки, а его собственные сородичи. Он кашлянул, еще раз сглотнул слюну и проговорил:
– Я увидел их, сидящих за гребнем горы, вокруг костра…
– Говори громче! – выкрикнул кто-то, кого он не признал, и Тесугу повысил голос:
– Они сидели, и ветви были заготовлены, как для костра, и один из них вызывал огонь…
– Немые не умеют вызывать огонь! – выкрикнул кто-то другой, но теперь уже вмешался Бын:
– Не раскрывай рот, когда не знаешь. Умеют. Продолжай, Тесугу.
– Один из них вызывал огонь. Другие сидели. И было что-то, кажется, нога кого-то из рогатых братьев, и двое возились с ней. Их кожа была очень светла, как…, – он не нашел сравнения, – некоторые были прикрыты шкурой, и она свисала, как хвосты, а другие голые.
– И члены их были длиной с руку, и подняты? – спросил Дияк, и Тесугу покачал головой:
– Я не видел такого. Но они, в основном, сидели. Потом они, наконец, вызвали огонь, и начали передавать друг другу куски мяса, как…
Он хотел сказать «как мы это делаем» – но не решился. Как сравнивать людей с немыми?
– И глаза их были красными, как кровь? – спросил Кыма, и он опять затряс головой:
– Я не видел. Но я был далеко.
– У них было что-то в руках? – заговорил Егд, – копья, топоры, палицы? Ножи?
Тесугу нахмурился, вспоминая.
– У тех, что были с мясом, что-то было в руках, да. Не видел что. У остальных не знаю.
– Охотники из рода, у которого мы останавливались за бугристой горой, убивали немых, – это снова был Егд, – они мне говорили, и даже показывали взятое у них. Это было копье, с острием, какого не делают люди, и когти на нити. Они умеют дробить и острить камень.
– Мы тоже можем…, – подхватил кто-то, но Бын оборвал его:
– Достаточно!
И все замолчали. Голос старшего не оставлял сомнений – обсуждения закончены.
– Один из вас останется со мной ночью, мы будем следить, чтобы немые не подобрались неожиданно, – уже спокойнее сказал Бын, – нам нечего бояться. Я призову духов в защиту.
Его пальцы коснулись висящей на груди дуды из кости грифа, и Тесугу почувствовал дрожь. Он услышит священный звук дуды, увидит, как заклинают тех, кто давно ушел. Так делалось в стойбище на тайных вечерях, но его никогда на них не пускали. Но куда ему скажут уходить здесь?
– Мы будем есть, а потом говорить с Древними, – спокойно сказал Бын.
Пока они разгрызали зубами плохо пропеченное мясо, Тесугу вновь и вновь обращался к тому, что видел сегодня. Лагерь немых, существа, сидевшие вокруг костра, разделывавшие мясо, и, если не считать цвета кожи, удивительно похожие на них, так же вкушающих пищу у лагерного костра. Не так он представлял себе нелюдей из-за гор. Что было в руках у того немого, белесое и округлое? И почему та девушка…
– Спасибо, брат, за отданное нам в пищу тело, – отвлек его от мыслей голос Бына, и он, подняв голову, увидел, что в руках у старшего оказалась голова онагра, которую тот осторожно уложил между собой и потрескивающими углями очага, – когда придет наш час спускаться в нижний мир, скажи свое слово перед своим народом. Скажи, что тебя убили охотники по обычаю, данному нам всем Эцу. Пусть твое слово защитит нас от безглазых и безногих порождений ночи.
При этих словах, большой и указательный его пальцы легко коснулись кости грифа, и Тесугу невольно замер. Сейчас ему скажут уходить, или…
– А сейчас, – негромко, но отчетливо произнес Бын, – мы призовем старых охотников рода к нашему очагу, и попросим их о силе и мудрости.
– Бын, а как же… мертвый, – это был Дияк, он тревожно крутил завязанную в косицу прядь, – разве могут ушедшие увидеть того, кто…
– Тесугу останется, – спокойно ответил старший, – мы не в стойбище, но ведем одного из нас к месту, где сходятся воедино миры. Пусть ушедшие увидят, что мы верны древнему обычаю.
И при этих словах что-то твердое и болезненное вдруг отпустило сердце Тесугу. Ему позволят остаться на вечер предков. Он увидит это, хотя бы за два дня до того, как закончится его жизнь в этом мире.
А Бын, между тем, несколькими легкими движениями выпутал дуду из завязки на шее. Она была сделана из кости гифа – и это все, что полагалось знать о ней. Как неспящие делают их, как заставляют извлекаемые из неё звуки сплетаться воедино, будоража душу и заставляя кожу идти мурашками – не было известно никому.
Бын, между тем, выпутав дуду, снимал с пояса другую вещь, смотреть на которую просто так воспрещалось – связку костяных пластин с тайными знаками. Когда-то давно Тесугу слышал, что пластины эти Бын принес из Обиталища Первых, получив их неким тайным, непостижимым для людей образом, и что костяные изображения могли говорить, если он того желал. Заговорят ли сейчас?
Узловатыми пальцами левой руки он подхватил пластинки, соединенные жильной нитью, и завертел их в воздухе. Стрекочущий, шелестящий звук наполнил уши, и Тесугу ощутил, как задрожали тела мужчин. Темные-на-темном, блестящие и немигающие, девять пар глаз были сейчас вперены в сухопарого, полуголого мужчину, вращавшего костяные погремушки. В тиши гаснущего дня, в безводной пустоте синего неба треск пластин, казалось, долетал до глаз Древних.