Камни и черепа
Шрифт:
Внезапно Бын остановил руку, и треск смолк. Положив пластинки на землю, он поднес к губам зажатую в правой руке дуду, и, казалось, все прекратили дышать. Сейчас раздастся голос духов… И свист поплыл над сполохами гаснущего костра. Бын перебирал пальцами одной руки по четырем отверстиям, второй просто поддерживая дуду, и повторяющиеся звуки мелодии, то стихавшие, то взлетавшие вверх, заставляли кожу идти мурашками. Так вот, значит, как оно происходит. Вот что слышат люди, которые допущены на бдения неспящих. Тесугу сжал руки, стараясь запомнить каждый миг.
А прерывистая, рваная мелодия извивалась, поднимаясь и кружась над головами, становясь быстрее и быстрее – и вдруг оборвалась. Бын отвел дуду от губ и впервые поднял глаза на слушавших его.
– Они здесь, –
Подняв руку, он указал на небо, усыпанное звездной россыпью.
– Их костры, – продолжал он, – Древние, что говорили с рогатым народом и с горными братьями на одном языке. Они шли сюда из земель, где всегда светло, куда никогда не приходит мрак – и дошли до горных хребтов, за которыми вечная ночь. И видели они медведей с человечьими головами, и говорили со змеями, и вел их Эцу, величайший из них. Он разделил верхний и нижний миры, он дал людям их речь, и увел в горний мир тех, кто был равен ему.
Бын замолчал, и опять поднес к губам дуду, и жалобно зазвучал её голос.
– А потом пришел день его гнева, – почти беззвучно окончил он.
Мужчины молчали, и Тесугу видел, как пальцы некоторых из них блуждают по шрамам. Прикосновение ножа и раскаленных камней – связь с Древними, и боль открывает человеку то, чего он иначе не мог узнать, как сейчас открывают звуки дуды. Но он сам никогда не знал этой боли, и никогда не…
– Смотрите на нас, – вдруг выкрикнул Бын, и Тесугу вздрогнул, настолько неожиданно звучал его высокий сейчас голос, – Древние, знавшие мир, когда он был юн, Древние, ушедшие с Эцу, Древние, давшие людям знание и силу! Мы ведем мертвого, того, чья кровь станет вашей!
И, хотя никто из мужчин не отвел взгляда от лица Бына, Тесугу все равно показалось, что все смотрят на него.
– Он будет вашим, и дожди снова прольются из горнего мира, и придут подземные ключи, и рогатые братья отдадут нам свою плоть, – голос Бына задрожал, лицо исказилось, словно его раздирала какая-то внутренняя боль, он опять поднес дуду к губам, и дикая, причудливая мелодия ожила, закружила, дергая и терзая душу.
А Тесугу сидел, зачем-то сжимая и разжимая руку, и тупо повторял про себя:
–« Я – мертвый. Я – мертвый. Я – …».
Глава шестая
Нижний мир – один из трех, на которые разделил все сущее Эцу. Оттуда приходят другие народы, те, кто с незапамятных времен живут рядом с человеком. Никто не знает, как это происходит, и неспящие, если кто-то отваживается их об этом спросить, отвечают по-разному. Сходятся все, однако, на том, что, после того, как человек закрывает глаза навсегда и прервается его дыхание, он уходит туда, оставив наверху ненужное ему больше тело.
И там, в нижнем мире, его встречают неисчислимые народы, рогатые, косматые, клыкастые, и решают, обретет ли он новую жизнь рядом с ними, или будет изгнан. И спрашивают они, правильно ли жил человек, соблюдал ли завещанный Эцу обычай, и каждый может говорить за или против него. Если решат, что человек в мире людей поступал правильно, то становится он одним из них, и обретает новое тело, чтобы вернуться на землю в облике антилопы, лисы или волка. Если же нет, то велят ему уйти прочь. Это худшее, что может случиться с любым из живущих. Тогда его дух, не имеющий ни тела, ни покоя, скитается между мирами. Таких духов люди могут видеть лишь ночью, закрыв глаза, но верить им нельзя – они пытаются заманить человека в свою сумрачную страну, чтобы не блуждать там в одиночестве.
Верхний же, или, как говорят неспящие на бдениях, горний, мир, населен теми из Древних, кого Эцу признал достойными уйти с собой. В сиянии дня они спят, но ночами зажигают бессчетные костры и смотрят вниз. И лишь крылатый народ может с ними говорить.
Тем вечером они ели плохо пропеченное мясо, опять – от него уже болело и крутило чрево, заставляя вставать ночью. Никаких трав, чтобы сдобрить вкус, лепешек из молотых зерен, плодов, которые он так любил. Но даже эта скудная вечеря – последняя. Больше он не будет есть в этом мире ничего, ни в этот последний день их похода, ни в тот, который проведет возле Обиталища Первых. Там предстоит пройти последние обряды, которые подготовят к мгновению, когда горло его будет поставлено под обсидиановый нож. Но, до того, тело должно очиститься от всего, что связывает его со срединным миром, миром людей.
Тесугу думал об этом, очнувшись от тяжелого забытья, дрожа, не то от утренней прохлады, не то от предчувствия. Сегодня последний день их похода – вчера, закончив заклинать духов, старый Бын сказал им, что они выходят на равнину и, не успеет погаснуть свет в небе, увидят Обиталище Первых. Место, куда сходятся люди со всех концов земли, где только звучит язык человека. Где заклинают жителей нижнего мира, жгут костры во славу Эцу, где меняются вещами и женщинами… где убивают таких, как он.
Вопреки их опасениям, ночь прошла спокойно. Бын и, вместе с ним, кто-то из мужчин, по очереди стерегли их маленький лагерь, разгоняя сон и безглазые серые тени то звуками дуды, то пением. Но немые не появились. Рассвело, скоро пора будет выходить в путь.
И они пошли, после того, как доели оставшееся со вчерашней вечери мясо – все, кроме Тесугу, конечно. С удивлением юноша понял, что голод не так его мучит, как он того опасался. Напротив, все чувства словно сделались острее, и даже избитые ноги ступали легче. Бредя на своем обычном месте, в самом хвосте их отряда, он оглядывался по сторонам, примечая, как менялась местность. Перевалив за невысокую гору, под которой был разбит ночлег, теперь они ступили на плоскогорье, местами поросшее кустарником и пересеченное небольшими рощицами. Шедший впереди Бын иногда останавливался, и, крутя головой, выискивал знакомые только ему знаки, потом поворачивал в ту или другую сторону. За весь день они не увидели ни газелей, ни антилоп – рогатые братья словно избегали священных для людей мест. Зато дважды они натыкались на признаки того, что перед ними тем же путем шли и другие. Раз встретили они потухший костер и остатки лагеря, второй раз – место стоянки без костра, объеденные кости, кусок разорванной кожи, и, в стороне – то, что отторгло тело человека. Тесугу ожидал, что, после его рассказа люди будут встревожены, но нет, они оживленно переговаривались, гадая, откуда были эти люди. Сейчас, почему-то, все были уверены, что это следы людей, а не немых.
– День равный ночи, – сказал Бын, когда они второй раз наткнулись на следы неизвестных людей, – охотники разных родов будут приходить сюда. Наверное, они приведут и своих меченых духами, ведь их кровь должна успокоить нижний мир.
Он не смотрел на Тесугу, так же как не смотрели в этот день на него и другие, просто делая вид, что его с ними нет. И юноша понимал, почему. Чем ближе немые стражи нижнего мира, воплощение гнева Эцу, тем меньше и жизни в нем самом. Смерть, что витала над ним с рождения, сейчас глядит из его глаз – а для человека лучше не смотреть ей в лицо лишний раз. Бездумно переставляя ноги – несмотря на страх и почти такое же мучительное любопытство, тело все-таки брало свое, и горло все настойчивее просило воды – Тесугу думал о том, что увидит, спустившись туда. Исчезнет ли знак, злосчастная раздвоенная губа, которая определила его жизнь в мире людей? И кто позаботиться о его теле? У них в роду, когда глаза человека закрывались, и он уходил в нижний мир, ставшее ненужным ему тело отдавали крылатому народу. На нарочно выбранных скалах тела клали так, чтобы шакалам и прочим падальщикам было тяжело добраться с земли – зато на виду у крылатого народа. И крылатые слетались и пировали день за днем, обмениваясь гортанным криками и размахивая черными крыльями, и от них Древние узнавали о том, что еще один человек покинул мир людей. По прошествии нескольких лун, неспящие, вместе со старшими из рода, поднимались на скалы и забирали отполированные клювами птиц и ветром кости, после чего прятали их в тайное место, чтобы мертвец, вернувшийся в мир в ином облике, не нашел их.