Камо грядеши
Шрифт:
Лигия так ослабела, что лежала точно мертвая на руке Урса. Когда на нее пахнуло холодным и свежим утренним воздухом, она открыла, однако, глаза. Становилось все светлее. Идя между колоннами, они вскоре свернули в боковой портик, выходящий не на двор, а в дворцовые сады, в которых верхушки сосен и кипарисов уже зарумянились от утренней зари. В этой части здания не было ни души, отголоски музыки и крики пирующих доносились к ним все глуше. Лигии казалось, что ее вырвали из ада и вынесли на ясный Божий свет. Есть, значит, нечто и вне этого отвратительного триклиния. Есть небо, заря, свет и тишина. Девушка разразилась вдруг рыданиями и, прижимаясь к руке великана, стала повторять сквозь слезы:
– Домой,
– Пойдем! – ответил Урс.
Они добрались до небольшого атрия, принадлежащего к покоям Актеи. Там Урс посадил Лигию на мраморную скамью, в стороне от фонтана, а Актея принялась успокаивать ее и уговаривать, чтобы она легла отдохнуть, уверяя, что пока ничто не угрожает ей, так как перепившиеся гости после пира проспят до вечера. Но Лигия долго не могла успокоиться и, сжавши руками виски, повторяла только, как ребенок:
– Домой, к Авлу!..
Урс был готов исполнить ее желание. Хотя у ворот стоят преторианцы, однако это не помешает ему пройти. Солдаты не задерживают выходящих. Перед сводом въезда носилки кишат точно муравейник. Люди станут выходить целыми толпами. Никто не задержит их. Они выйдут вместе с народом, – и пойдут прямо домой. Впрочем, ему нечего рассуждать! Как царевна прикажет, так и будет. Он затем и находится здесь, чтобы исполнять ее желания.
А Лигия повторяла:
– Да, да, Урс, уйдем.
Актея понимала, что надо образумить их. Конечно, они могут выйти! Никто не задержит их. Но из дома цезаря скрываться бегством запрещено, и кто делает это, виновен в оскорблении величества. Они уйдут, но к вечеру центурион во главе отряда солдат принесет смертный приговор Авлу и Помпонии Грецине, а Лигию водворят обратно во дворец, – и тогда ничто уже не спасет ее. Если Авл и его жена примут ее в свой дом, смерть постигнет их неизбежно.
У Лигии опустились руки. Спасения нет. Она принуждена выбирать между гибелью Плавциев и своею. Идя на пир, она надеялась, что Виниций и Петроний выпросят ее у цезаря и отдадут Помпонии, теперь же она знает, что они-то именно и подговорили цезаря отобрать ее от Авла. Спасения нет. Только чудо может извлечь ее из этой пропасти – чудо и власть Господня.
– Актея, – сказала она с отчаянием, – слышала ли ты, как Виниций говорил, что цезарь подарил ему меня и что сегодня же вечером он пришлет за мной рабов и возьмет меня к себе в дом?
– Я слышала, – ответила Актея.
Она развела руками и замолчала. Отчаяние, звучавшее в словах Лигии, не находило в ней отголоска. Была же она сама любовницей Нерона. Сердце ее, несмотря на доброту, не было способно чувствовать всю постыдность такой связи. Бывшая невольница, она слишком свыклась с воззрениями рабства и, кроме того, до сих пор любила Нерона. Если бы он пожелал вернуться к ней, она простерла бы к нему руки, ухватилась бы за него, как за счастье. Вполне уяснив себе теперь, что Лигия должна либо стать любовницей молодого и красивого Виниция, либо погубить себя и воспитавшую ее семью, она просто не могла понять, как может девушка колебаться.
– В доме цезаря, – произнесла она, подумав, – ты будешь не в большей безопасности, чем в доме Виниция.
Ей и не пришло в голову, что, – хотя она говорила правду, – слова ее значили: «примирись со своею участью и стань наложницей Виниция». Но Лигия чувствовала еще на своих устах его исполненные животного вожделения и жгучие, как раскаленный уголь, поцелуи, и при одном напоминании о них краска стыда залила ее лицо.
– Никогда! – воскликнула она с негодованием. – Я не останусь ни здесь, ни у Виниция – никогда!
Актею удивило ее возбуждение.
– Разве Виниций, – спросила она, – так ненавистен тебе?
Лигия не могла ответить, так как снова разразилась рыданиями. Актея
Актея, успокоив Лигию, повторила свой вопрос:
– Разве он так ненавистен тебе?
– Нет, – ответила Лигия, – я не должна ненавидеть его, потому что я христианка.
– Я знаю это, Лигия. Я узнала также из посланий Павла Тарсийского, что вам не дозволено ни опозорить себя, ни бояться смерти больше, чем греха, – но скажи мне, позволяет ли твоя вера причинять смерть?
– Нет.
– Так как же ты решаешься навлечь гнев цезаря на дом Авла?
Наступило молчание. Бездонная пропасть снова раскрылась перед Лигией.
Молодая вольноотпущенница добавила:
– Я спрашиваю об этом, потому что мне жаль тебя, – жаль и доброй Помпонии, и Авла, и их сына. Я давно живу в этом доме и знаю, чем угрожает гнев цезаря. Нет, вы не должны бежать отсюда. Тебе остается одно: умолять Виниция, чтобы он возвратил тебя Помпонии.
Но Лигия опустилась на колени, чтобы обратиться с мольбой к кому-то другому. Урс последовал ее примеру, они стали молиться – в доме цезаря – при свете ранней зари.
Актея в первый раз увидела такую молитву и не могла оторвать взоров от Лигии, которая, обращенная к ней профилем, с воздетыми головой и руками, смотрела на небо, точно ожидая оттуда спасения. Утренние лучи озарили ее темные волосы и белый пеплум, отразились в очах, и, вся в блеске, она, казалось, сама превратилась в сияние. В ее побледневшем лице, в разомкнутых устах, в обращенных к небу руках и глазах сквозил какой-то неземной восторг. И Актея постигла в это мгновение, почему Лигия не может стать ничьей наложницей. Перед бывшею любовницей Нерона как бы распахнулась завеса, скрывающая мир, совершенно непохожий на тот, с которым она свыклась. Ее поражала эта молитва – в этом доме злодеяний и разврата. За минуту перед тем она была уверена, что для Лигии нет спасения, – теперь же она стала верить, что может произойти нечто сверхъестественное: явится защита столь могущественная, что и сам цезарь окажется бессильным бороться против нее, низойдут с неба неведомые крылатые воинства спасать девушку, или же солнце подстелет под нее свои лучи и привлечет к себе. Она слышала раньше о многих чудесах, совершившихся среди христиан, и молитва Лигии невольно внушила ей мысль, что, очевидно, все это – правда.
Лигия поднялась с лицом, озаренным надеждой. Урс также встал и, присев возле скамьи, глядел на свою госпожу, ожидая, что она скажет.
Глаза ее затуманились, и две крупных слезы медленно покатились по ее щекам.
– Да благословит Бог Помпонию и Авла, – сказала она. – Я не должна подвергать их опасности, следовательно, никогда больше не увижу их.
Потом, обратившись к Урсу, она стала говорить ему, что он один остается теперь у нее на свете и должен отныне заменить ей отца и опекуна. Они не могут искать приюта у Авла, так как обрекли бы его на гнев цезаря. Она не должна, однако, остаться ни в доме цезаря, ни у Виниция. Пусть же Урс возьмет ее, пусть уведет из Рима и скроет где-нибудь, где ее не найдет ни Виниций, ни его слуги. Она всюду последует за ним, хотя бы за моря, хотя бы за горы, к варварам, где не слышали римского имени, куда не проникла еще власть цезаря. Пусть он берет ее и спасает, так как, кроме него, у нее не осталось никого.