Камуфлет
Шрифт:
Все это криминалист выпалил одним махом, как ребенок, заждавшийся родителя с подарком.
– Меня отстранили по подозрению в организации убийства, – спокойно доложил Ванзаров. – Обязан сообфить, что, выставив меня вон, исполните служебный долг и приказ Филиппова. Не более.
Лебедев тронул лоб коллежского советника, озабоченно охнул, открыл ему веки, заглянул в зрачки и поставил диагноз:
– Друг мой, пора вам на воды, в Карлсбад, что ли. У вас ярко выраженный приступ родильной горячки. Женщины на сносях умоляют мужей бросить
– Я честно предупредил…
– Послушайте, Ванзаров, уже второй раз за два дня вы пытаетесь меня обидеть. Сначала романчиком откупились, кстати, хорошо, шельмец, вас продернул! Про меня, конечно, ерунду понаписал… Так вот… Если ротмистр исполнительный дурак, то и меня туда же записали? Благодарю, да!
Аполлон Григорьевич осекся. Только теперь он заметил, что лицо уважаемого коллеги мало сказать усталое – изможденное. Разговоры были немедленно отставлены в сторону и заварен крепчайший чай.
– Да прибудет с вами сила! – торжественно заявил криминалист, вливая в чайник остаток коньяка.
Родион Георгиевич глотал дымящуюся жидкость не чувствуя. Только лоб пошел крупными каплями пота, а усы растопырились в метелки.
– Должен покаяться… – уже серьезно заявил Лебедев, тоже прихлебывая чай. – Совершил оплошность. Помните, говорил, что конечности «чурки» оторвали гремучей ртутью? Так вот, «гремучкой» оторвали только голову. А вот руки догадайтесь чем?
– Йодистым азотом, – уверенно сказал Ванзаров и вдруг ощутил жар на языке.
– Верно! Могу предупредить следующее убийство: будет использован пироксилин.
– От чего детонирует?
– От искры.
– А от горячего дыма?
– Возможно.
Родион Георгиевич вытащил из карманов два листа фальшивых прошений, два конверта к ним, листок с пробой пишущих машинок Департамента полиции, такой же – из Управления сыскной полиции, список Морозовых, вырванную страницу из «Всего Петербурга», карточку больного по фамилии Морозов, перемятую фотографию, записку к швейцару, визитку Выгодского и лишь потом – коробку сигарок.
Аполлон Григорьевич уставился на бумажную кучу, но в особенности на картонный прямоугольник:
– Приносите мои обожаемые сигарки, которые сами люто ненавидите? Сегодня что, Рождество? Позвольте, испробую…
– Они убийственно крепкие. Порою от курения случается смертельный вред.
– Ах, вот в чем дело… – разочарованно буркнул Лебедев и осторожно выудил сигарку, а затем надрезал скальпелем вдоль. Посыпался табачный лист. Рассеяв на столе серые завитушки, кончик ножа подцепил крошку твердого вещества. От серной спички крупинка сгорела яркой вспышкой.
– Опоздал… – вздохнул горестно криминалист. – Ну, опять виноват… Зато теперь понятно, зачем «обрубок» сделали.
– Не совсем. Проба разной взрывчатки на человеческом теле – лифь одна из причин. – Ванзаров допил чай. – Тут хитрее… Только давайте сейчас другим займемся.
Коллежский советник развязал ленточку и, как сапер мину, поднял крышку жестянки:
– Сможете воскресить из пепла?
– Пара пустяков! – заявил великий, без кавычек, криминалист.
Лабораторным стеклышком он выудил пепельный листок, залил нагретым желатином и аккуратно размял кисточкой. Затем прижал промокательную бумагу, обрызгал раствором соляной кислоты, капнул селитровой кислоты и ферроцианистого калия. На бумаге стали выступать синие буквы.
– Быстро читайте, через минуту растворится! – последовал строгий приказ.
«Сожженной» оказалась расписка из ювелирной мастерской Кортмана об оплате стоимости работы «Фиг./брил.» в десять тысяч рублей. Синие закорючки на глазах побледнели и скоро растянулись пятнами на промокашке.
– Десять тысяч! – Лебедев присвистнул. – Домик, конечно, не купить, но квартирку на Невском – за милую душу. И кто сей щедрый покупатель?
– Мелкий стряпчий.
– Ну-ну… Видно, пора бросать криминалистику…
Внезапно Родион Георгиевич вскочил, расправил усы, застегнул пиджак и попросил сберечь бумажные улики день-другой.
– Куда это? – насторожился Аполлон Григорьевич.
– К Кортману на Невский, хочу посмотреть на фигурку с брильянтами.
– Я с вами!
В пустом коридоре раздались гулкие шаги. Кто-то приближался решительно и неотвратимо, поступью статуи Командора. Ванзаров невольно огляделся в поисках чего-то тяжелого под руку.
Шаги затихли у двери. Короткий и четкий стук.
– Кто там еще? – крикнул Лебедев.
Створка открылась, нарисовав в проеме строгий силуэт, затянутый в сюртук. Почти строевым шагом гость промаршировал в комнату, щелкнул каблуками и вытянулся по стойке «смирно»:
– Здравия желаю, господин коллежский советник!
– Добрый вечер, – миролюбиво поздоровался Родион Георгиевич. – Прикажете и в департаменте не появляться?
– Никак нет… Я… Напротив… Я хотел…
Впервые в жизни Железный Ротмистр не мог подобрать слова. То есть они упрямо не желали «слетать с уст». Все же закалка кавалериста взяла верх. Джуранский решительно выдохнул и доложил:
– Хочу принести глубокие извинения. Вел себя недостойно чести офицера и вашего помощника. Прошу меня простить.
– Да ведь все правильно делали, приказ выполняли.
– Не всякий приказ надо выполнять… как видно… – Мечислав Николаевич не умел красиво развивать мысль, но зато слова подбирал такие, что и коню понятно. – Я для себя решил, Родион Георгиевич, я с вами. Прошу принять под ваше начало… И еще. Насчет Николя Тальма: он не убийца и даже не жертва. Его задержали на вокзале. Я допросил. Оказалось, в четверг они с князем поругались до драки. Одоленский вроде бы завел нового ухажера, Рябов выследил и увидел их на даче. А этот… танцор просто сбежал в Москву. Вы были правы.