Камуфлет
Шрифт:
Пауза затягивалась, чиновник стал выказывать признаки беспокойства. А Ванзаров, словно ничего не замечая, разглядывал Офицерскую и даже мурлыкал мотивчик.
Мищук вежливо кашлянул, Родион Георгиевич обернулся, озорно подмигнул и сказал:
– Да-да, я вас слуфаю.
– О чем? – растерянно спросил Мищук.
– О предательстве, о чем ефе?
– Позвольте, я не…
– Николай Николаевич, не тратьте силы. – Ванзаров сел по другую сторону хлипкого столика. – Служите под моим началом, а потому знаете: слов на ветер не бросаю. Отпираться бесполезно. Не трогал вас до сих пор лифь потому, что сам себя уговаривал: не может этого быть, случайность
Чиновник полиции опустил голову и тихо спросил:
– Это письмо меня выдало?
– Письмо мелочь. А улика вот это… – Родион Георгиевич продемонстрировал «живую картину». – Надеюсь, понятно почему?
– Но ведь никто не видел!
– Логика – главный свидетель. Будем задавать простые вопросы: кто мог поставить снимок? Слуги исключаются – лакей Бирюкин последним запер дверь. А кто выходил из комнаты до этого? Полиция. Чинов было много, кто же из них? Тот, кто может задержаться дольфе остальных – младфий чиновник, составляюфий подробную опись места преступления. Кто же это? Были Мифук и коллежский регистратор из Казанского участка. Так как дело сразу отофло к нам, то протокол вел Мифук. Стало быть, и подложил он. Да и трудов-то никаких: оказался вблизи коллекции снимков, взял один, чтобы занести в протокол, а вернул уже с засунутой «живой картиной». Только и остается поставить криво. Чтоб я заметил наверняка.
– Как просто…
– Могу ли знать, кто дал снимок: Ягужинский или Модль?
– Берс.
– Это какой же?
– Николай Карлович, коллежский асессор, служит в канцелярии министерства.
– Как уговорил?
– Обещал выхлопотать повышение.
– Ему передавали чистые бланки с грифом сыскной полиции?
Мищук печально вздохнул и промолчал.
– Зачем вам это, Николай Николаевич? – продолжил коллежский советник. – Никогда не поверю, что вас волновал союз старой и новой крови, впрочем, как и заря России. Не по вам фапка. Вас же в жертву определили, разменной пефкой назначили, чудо, что ефе живы. Так для чего?
– Всегда мечтал оказаться в вашем кресле…
Маленький человек, винтик, без талантов, с одним трудолюбием, состояния нет, женат на вздорной женщине, двое детишек, живет на последнем этаже доходного дома. Впереди – убогая пенсия. И никакого просвета. Так отчего бы не рискнуть и не прыгнуть в Наполеоны? Авось получится. Вот и вся его философия. На лбу так и написана, от первой до последней точки. Жадность, замешенная на воспаленном самомнении мещанина. Было бы мерзко, если бы не было так печально.
– Что ж, можете сделать это прямо сейчас, – Ванзаров пригласил жестом в свое кресло.
Мищук боязливо покосился на вожделенный трон власти и, подавив жадную улыбочку, сказал:
– Ну, зачем же, не стоит, право…
– Садитесь, берите бумагу и пифите.
– Признаний давать не намерен.
– Они не требуются. Не хочу бросать пятно на всю сыскную полицию из-за одного… содала. Но вот профение об отставке – непременно. Причину извольте указать сами.
Мищук сгорбился, как будто потерял лет двадцать, и прошаркал к рабочему столу помощника начальника сыскной полиции. Какой музыкой звучали эти чины! Сколько раз примерял их к своей фамилии и грезил, грезил, грезил… Маленький человек нежно погладил зеленое сукно, как любовницы, коснулся обивки кресла и сел так осторожно, словно мебель фарфоровая. Потертые рукава легли стопочкой, как у гимназиста, он засветился
– У меня в жизни была только одна мечта… Благодарю вас… – и тут Николай Николаевич подтянул к себе электрическую лампу. Он печально улыбнулся, словно извиняясь, и щелкнул рычажок.
Колпак из зеленого стекла разлетелся брызгами, превратив лицо Мищука в кровавое месиво, осколки перебили артерию. Коллежский регистратор рухнул на стол, которым так вожделел владеть, и залил его лужей крови. Бордовое пятно принялось неспешно поглощать канцелярскую материю.
Ванзаров ощутил жжение в шее. Оказалось, рваный кусочек стекла пробил сорочку. Вошел неглубоко. Хватило легкого нажима, чтобы удалить. Но по шелковой ткани расцвел красный бутончик.
Ударом ноги Джуранский вышиб дверь.
– Живы? – истошно заорал Железный Ротмистр и бросился обнимать своего начальника. Испытания нынешнего дня совершили невозможное: в глазах Мечислава Николаевича блеснуло что-то похожее на слезы. Но ведь всем известно: кавалеристы не плачут!
Родион Георгиевич кое-как унял внезапный порыв помощника и спокойно сказал:
– Это урок. Нельзя недооценивать врага, даже если он полное ничтожество.
– Но уж теперь все? – с надеждой спросил ротмистр, обретя обычный строгий тон. – Последняя жертва?
– Могу ручаться только в одном: осталось недолго… Берите всех, кого сможете, время не ждет.
Не уступая саднящей ране, Ванзаров натянул темно-зеленый сюртук.
10 августа, в то же время, +17 °C.
Отделение по охранению общественной безопасности и порядка, набережная реки Мойки, 12
Голубой мундир душил арканом прямого ворота. Казалось, голова лопнет, как паровой котел. Но требовалось соблюдать внешнее приличие. Чтобы дать выход бешенству, Александр Васильевич изломал с десяток карандашей. И с удовольствием разрядил бы наган в виновника. Только достать его невозможно.
Такого страшного разгрома Герасимов не переживал никогда: замечательный, умный, тонкий и безошибочный план операции «ВВП» не сработал. Вместо взлета к вершинам – падение в такую пропасть, из которой еще надо выбраться. Сейчас некогда раздумывать, где произошла ошибка. Действовать, попросту шкуру спасать. А что для этого надо? Сыскать виновного.
За этим дело не стало. Получив донесение о чудовищном взрыве, полковник обрадовался одному: Модль мертв. Теперь не надо решать, кого сделать из ротмистра – героя, погибшего в борьбе с революцией, или предателя и организатора государственного заговора. Ответ ясен. В случае чего, обнаружатся исключительные факты: оказывается, в охранном отделении заговорщики свили гнездо. И лишь бдительностью полковника их удалось обезвредить. Найдутся и свидетели, и нужные показания. Есть тело – будет дело. Проще не придумаешь.
Теперь разобраться с остальными. Нет сомнений: «Рафаэль» мертв. Узнал, что авантюра провалилась, и свел счеты с жизнью. Наверняка на пепелище найдутся останки агента. Следовательно, мертвый не опасен.
Что же, господа Преферанский и Трепов? А ничего. Ведь ничего и не было. Командир жандармского корпуса будет молчать потому, что сам замазан дальше некуда. Что касается товарища министра внутренних дел и генерал-губернатора столицы, ему и вовсе нет резона класть голову на плаху. Ну, подумаешь, отдал приказ полкам оставаться в казармах. Простая бдительность, не более.