Канифоль

Гордеева Наталья А.

В первый же день своего приезда хореограф посетил мужской и женский классы, оценивая данные и технику будущих артистов балета, чтобы к обеду на дверях канцелярии вывесить список ролей и фамилии исполнителей.

В зал, где занимались девчонки, он вошёл к концу работы у станка, во время большого батмана.

Пот тёк Соне в глаза; она не сразу заметила постороннего у зеркальной стены.

«Симпотный», – донёсся до нее шёпот Ольги, стоящей спереди.

Кроме среднего роста и широчайшей улыбки ничего не удалось разглядеть. Пользуясь перерывом, Соня сняла с боковой перекладины

мокрое полотенце и приложила к лицу.

Поприветствовав в игривой манере учениц, хореограф вновь улыбнулся, сияя белоснежными, будто с синькой прополосканными зубами. Пианистке он поцеловал руку, не выглядя при этом опереточно-пошлым, а перед преподавательницей классического танца Галиной Викторовной почтительно встал на одно колено – и заслужил складной стул.

Мальчишеские, до неприличия шкодливые глаза цвета разбавленной ежевичной шипучки изучали юных балерин у станка. За миг до того, как взгляд этих глаз подобрался к Соне, она опять нырнула лицом в полотенце.

Когда дело дошло до прыжков на середине танцевального зала, восторг и возбуждение учениц достигли пика. Проскакав «па де ша» через весь зал наискосок, Инка самодовольно подтянула лямки купальника перед зеркалом и шепнула Соне на ухо: «Хорош, да? Вживую ещё лучше, чем по телеку!»

Девчонки работали на износ, стремясь показать максимум своих возможностей. Педагог остерегалась окликать их в привычном, язвительно-гневном тоне. Соня могла поклясться, что Инка и остальные, выполняя диагональ, думают: «Галина-то наша как присмирела, стесняется орать при чужих! Почаще бы этот милашка приходил в класс!»

Закончив урок экзерсисом на пальцах, девочки присели в реверансе и вопросительно посмотрели на Галину Викторовну; та еле заметно дёрнула подбородком, как от тугого воротничка – или предчувствия гильотины.

– Ну же, мои милые, идите сюда! – подозвал их хореограф с лёгким акцентом, и они, осмелев, радостно встали перед ним полукругом – желторотики в пуантах.

– Я рад находиться среди вас, столь юных, но преданных искусству танца наравне со взрослыми артистами. Нам выпал шанс вместе создать новый балет, и я верю, что работа над ним доставит нам удовольствие и сплотит вас. Сегодня вы узнаете, как распределятся роли, а завтра мы встретимся в этом зале после ваших ежедневных занятий. Жду вас на первую репетицию как следует разогретыми и в хорошем настроении.

Физиономией Инки можно было натирать окна: красная шапочка, витавшая над её головой, под алхимическим взглядом гостя стремительно превращалась в шапку Мономаха.

Соня примостилась сбоку, у одноклассниц за спинами, и мрачно разглядывала правую ногу. Сквозь тонкий клеевой слой изношенной балетной туфли, у пальцев, проступало кровавое пятно. «Это последняя пара от Амелии, – подытожила она мысленно. – Больше мне таких удобных колодок не видать».

В раздевалке девчонки, перебивая друг друга, обсуждали подробности урока, манеры и внешность балетмейстера. Инка, уже неся печать инсигнии на челе, в разговорах не участвовала. В списке, вывешенном у входа в балетную канцелярию, напротив партии Красной Шапочки ожидаемо вывели её фамилию.

Соня наследовала второй состав.

…Со следующего дня начались репетиции, и девчоночье воодушевление поугасло.

Вместо заявленных трёх часов репетировали шесть, с перерывом на пятнадцать минут. Все партии хореограф знал наизусть, и не жалел себя, разучивая роль с каждым участником кордебалета. От учеников он требовал танцевать в полную силу, сразу, не давая им времени адаптироваться к непривычным па.

– Вот же маньяк! – стонала Инка, обессиленно сползая со скамейки в раздевалке. – Кто-нибудь, отнесите меня в душ!

– Может, тебе и спинку потереть? – раздавались смешки.

– И потереть, – соглашалась Инка.

– А может, за тебя и балет станцевать? – фыркала Ольга, длинноногая и высокая – Мать Красной Шапочки.

– И станцуй! – огрызалась Инка. – Если думаешь, что выдержишь два акта этой инфернальной хреноты, вперёд! А потом приползёшь вся в соплях, и будешь тереть мне спинку, как миленькая, и в ножки кланяться!..

На две недели, пока разучивался балет, всех задействованных освободили от школьных общеобразовательных уроков. Первая учебная четверть заканчивалась: учителя били тревогу. Оценки брались из воздуха, натягивались, проставлялись в журналах карандашом. «Не до ваших дрозофил-с!» – злорадствовали юные танцовщики, сталкиваясь с учителями в коридорах.

Соня просыпалась с мышечной болью, с трудом умывалась и плелась на кухню. Тётя, переночевав дома, неизменно заставляла её есть на завтрак яйца всмятку.

– Да сколько можно, блин?! – взорвалась Соня, не перенеся в очередной раз вида желтка, так и не ставшего прелестным цыплёнком.

– Софья, вернись! – потребовала тётя, не меняя позы, сидя за столом с аккуратно поднятыми руками – чтобы впитался утренний крем.

Оставшись в кухне один на один с окном, Мона выигрывала поединок с безжалостным осенним светом. Любовные приключения были её доспехами – и очень дорогая косметика. Убранные под чалму тёмно-рыжие волосы, жемчужное свечение кожи и чёрные, медлительные, абсолютно ненормальные глаза. Уж не закапывала ли она себе тайком белладонну в конъюнктиву?

– Софья, поешь! Нельзя уходить на пустой желудок! – неслось Соне вслед. Она выбежала из квартиры в незастёгнутом пальто, с наспех собранным рюкзаком.

Моне с завидным постоянством удавалось её доконать – любовниками, про которых она говорила «аманты» (будто торжественно объявляла козырную масть), придирчивыми расспросами об учёбе, полусырыми яйцами.

Очередной ухажёр тёти, знакомясь с Соней, выдавал: «Приветствую восходящую звезду русского балета!» «Кавалер-неделька», – мысленно резюмировала она.

С неделю тётя была счастлива, а в понедельник по телефону брезгливо тянула в нос имя «Виталий» – словно вытирала испачканную в нечистотах подошву. «Упущенная» на время короткого романа племянница обкладывалась красными флажками заново с инквизиторским фанатизмом.

Соня спрыгивала с трамвайной подножки в мешанину прелых листьев и, преодолевая тошноту, бежала в училище, выдыхая пар.

В девчоночьей раздевалке наутро после визита уборщицы пахло плетёными корзинами и чистым бельём.