Канифоль
Шрифт:
Приземлившись, она вновь шагнула за полотенцем, и снова пальцы хореографа её догнали.
– Мне с Инкой работать легче, – отбивался Влад.
– Ты и её еле ловишь. И ты правда считаешь, что виновата партнёрша? – вмешалась Галина Викторовна.
– Просто уберите её от меня! – в безнадёжной ярости обхватил он голову.
– Я тебя уберу, – пригрозила Галина Викторовна. – На выходных у тебя будет время решить, ту ли ты выбрал профессию. Советую внимательно наблюдать за работой
Инка и Ольга сделали уходящей преподавательнице реверанс.
Балетмейстер сверлил Влада парализующим взглядом, не ослабляя захват на Сонином предплечье:
– Не хочешь извиниться?
– Не хочу, – хором откликнулись оба; Влад, судя по виду, был готов придушить её.
– Не надо извинений, – бросила Соня. – Спасибо большое, я пойду.
Она деликатно высвободилась из-под балетмейстерской руки, присела в поклоне и, стараясь не меняться в лице, размеренным шагом подошла к станку. Сняв полотенце, висящее на боковой перекладине, осторожно приложила его к спине, где дотягивалась.
– Дай-ка я, – предложила Инка, сунув пуанты себе под мышку.
Оттянув край купальника, она заглянула внутрь, хмыкнула, отобрала у подруги полотенце и промакивающими движениями принялась обрабатывать рану.
– Что, всё плохо?
– До самой жо, – шепнула Инка. – Карпаччо.
– Вас проводить до раздевалки, барышни? – спросил хореограф.
– Нет, спасибо, тут два шага, – откликнулась Инка, не отрываясь от раны.
– Соня, ты в порядке? Доберёшься до дома?
– Да.
– Надеюсь, это не слишком тебя расстроило. Все падают. Сквозь тернии
к звёздам, а?..
Он подмигнул им, распустил волосы и бодро направился к выходу, что-то насвистывая.
Влад, отвернувшись к окну, заправлял майку в лосины. На руках у него вздулись вены. Ни слова не говоря, он поднял с пола кофту, повязал её вокруг шеи и бросился вон из зала.
– Э, – окликнула Ольга взбешённого Влада. – Куда? Мне что, музыкальный центр до канцелярии самой переть? Эй!..
Входная дверь за ним громко хлопнула.
– Поверить не могу, – вздохнула Инка. – Какая муха его укусила? Премьер фигов. Софус, прости, ладно? – затянула она извиняющимся тоном. – Моя очередь была, но я так устала!
– Знаю, – Соня потёрла предплечье. – Тебе ещё завтра пахать на прогоне.
– «Вас проводить до раздевалки, барышни?» – пародируя акцент хореографа, подскочила к ним Ольга. Она сверхбыстро захлопала ресницами и бесцеремонно обхватила девчонок за шеи, повиснув на них.
– Больно, больно же! – Соня попыталась отпихнуть её, но Ольга вцепилась в неё, как клещ. Склонившись к её уху, она, давясь от хохота, пробулькала:
– Учись, Бешеная Морковка! Когда тебя впервые бросит мужик, вспоминай сегодняшнюю репетицию!..
Пейзаж, перечёркнутый оконной рамой, радости не добавлял.
Осенью окна в девичьей раздевалке смотрелись лысыми, и балетная администрация выделила в качестве штор потрёпанную, закапанную свечным воском скатерть из реквизита. Её распороли на четыре части, подшили вручную и повесили на халтурно вбитые над рамами гвозди.
Снаружи шторы были в красную клетку, а изнутри – тёмно-серыми. По бокам колыхалась синтетическая бахрома, прошитая золотой нитью. На мир шторы глядели праздничной стороной, на девочек – мрачной изнанкой.
За окном ветер гладил редкие деревья против шерсти.
Инка заваривала чай с заменителем сахара. Ольга, сидя в наполовину спущенном купальнике, лениво жевала яблоко.
Соня, облитая перекисью, сушила спину у подоконника, бессмысленно накручивая бахрому на палец. Когда она разделась, выяснилось, что ободрана не только верхняя часть лопаток, но и ягодицы, и даже бёдра. Инка помогла ей отделить трико от царапин.
– Катька красится на ночь помадой, чтобы не есть, – брякнула Ольга, промазав огрызком мимо урны. – А потом дрыхнет лицом в подушку. Вы знали?
– Она сама тебе рассказала? – поинтересовалась Инка, размешивая чай.
– Я ночевала у неё в воскресенье и видела, как она встаёт посреди ночи. Постоит у холодильника, потопчется, потом идёт в ванную рыться в косметичке. Накрасится – и обратно под одеяло. Гейша, блин!..
Ольга попробовала подтолкнуть огрызок к урне носком балетки, не дотянулась до него и сдалась.
– Подняла живо! – возмутилась Инка, выжимая чайный пакетик.
– Я пыталась, – притворно захныкала Ольга. – Но он так далеко, а у меня нет сил… К тебе он ближе!
– Обнаглела?! Сидела всю репетицию, музыку включала-выключала, и нет сил?
– Это тяжёлая и ответственная работа, я испытываю колоссальные моральные и физические перегрузки!
– Ща получишь чайным пакетиком в лоб!
– Ну тогда пусть Сонька…
– Меня, вообще-то, спиной уронили, – кашлянула Соня.
– Вот-вот, – поддержала Инка. – А Оленьку нашу – головой, в детстве.
– Как ты разговариваешь с Матерью! – Ольга лягнула воздух рядом с Инкой. – Надо было сплавить тебя к бабке с самого начала, а самой затусить с Волком, отличный бы получился балет!..
…Смутная мысль, ежом перекатывавшаяся в голове у Сони, кольнула её.
На днях тётя заглядывала к ней в комнату перед отбытием на фуршет – фальшивый ужин с фальшивыми людьми. Вертикальная ямочка у неё на подбородке подрагивала от предвкушения; Мона улыбалась.
Соня поднялась на цыпочки, чтобы застегнуть ей молнию на платье. Позвоночник Моны, похожий на нить крупного жемчуга, вшитую под кожу, искривился, когда она взглянула на племянницу через плечо и промурлыкала:
– Говард интересуется, как тебе новый балет.