Кантор идет по следу
Шрифт:
– Янчи, сынок, не говори так… – простонала мать.
– Почему я должен страдать? – В голосе сына зазвучали нотки ненависти.
– Мы же здесь родились…
– Какая глупость!
– Господи! – забеспокоилась женщина. – Уж не собираешься ли ты снова меня покинуть? Полгода не был, приехал на несколько дней и снова… Я не сержусь. Ты только пиши. И не делай глупостей, сынок. Я так рада, что тебя снова взяли на завод. У тебя хорошая специальность, и, если ты годика два как следует поработаешь на нашем заводе, тебя могут послать в университет…
– Неужели ты это серьезно
– Боюсь я за тебя, сынок, – совсем тихо проговорила мать.
– Чего ты боишься? – спросил сын.
– За тебя боюсь. Сердце у меня не на месте. Скажи, ты ничего не натворил?
– О чем ты говоришь? – Сын подозрительно посмотрел на мать.
– Утром, вскоре после того как ты ушел из дому, к нам во двор приходил полицейский с собакой. В сарай хотели зайти.
– Почему же ты мне раньше об этом не сказала?
– Правда, ты ничего не натворил? – снова повторила с тревогой мать.
Сын, ничего не ответив, выскочил во двор.
Янош Мюллер заперся в сарае. Из угла на него уставилась удивленными глазами коза.
– Ну что вытаращила глаза? – спросил он козу.
«Если бы только знать, что нужно было здесь полицейскому».
Мюллер попытался восстановить в памяти события последних дней. На заводе он ничего подозрительного не заметил: никто за ним вроде бы не следил. День как день, ничего особенного. В отделе кадров не удивились тому, что он самовольно бросил работу в Будапеште. Выдали ему новую трудовую книжку – сказал, что старую потерял… Поверили. Как хорошо, что он, переходя через границу, не выбросил тогда свое удостоверение личности. Никто его не выследил. В автобусе он ехал со знакомыми людьми. Каждый шаг у него был заранее продуман. Правда, за три дня у него не раз спрашивали на улице документы, он показывал – и все сходило. Вот уже два дня, как он заметил на улицах патрули, которых раньше не было и в помине. «Быть может, Лакли привел сюда за собой хвост?» – подумал Мюллер и посмотрел на часы – через несколько минут Лакли снова должен выйти в эфир. Обязательно должен.
Мюллер отогнал козу в другой угол и вынул из-под кормушки несколько нейлоновых мешочков, маску с гривой черных волос. Все это он рассовал по карманам. Взяв в руки мешок и серп, он направился в сторону парка.
– Яношка, подожди-ка! – крикнула ему с веранды мать.
– Пойду нарежу козе немного травы, – ответил сын, не желая разговаривать с матерью. – А на обратном пути зайду на завод.
– Тут тебя спрашивают.
– Кто там еще? – Сын проворно повернулся и побежал к веранде.
– Ты чем так расстроен? – спросила мать.
– Ничем я не расстроен!
– Меня так напугал приход полицейского, – тихо сказала мать.
– Забудь про это. – Мюллер попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкая и вымученная. На террасе Мюллера ожидал какой-то чересчур подвижный человек.
– Ты уже здесь? – облегченно вздохнув, спросил Мюллер ожидавшего его мужчину и представил его матери как коллегу по работе.
– Пойдем, поможешь мне немного травы накосить, – предложил Мюллер Лакли (так звали незнакомца).
– Травы и я могу накосить… – предложила свои услуги мать, но сын с гостем уже шли по дорожке к калитке.
Когда они оказались за деревьями, Мюллер со злостью набросился на друга:
– Ты что, с ума сошел?! Я же тебе говорил, чтобы ты меня ждал за ботаническим садом!
– Да, говорил, но мне оттуда пришлось уйти. За мной следил через изгородь какой-то тип. Ребят я отослал на берег реки, а сам пришел сюда. Что теперь будет?
– Что будет? Надо выполнить все, что нам приказано. После этого уедем. Сначала ты, потом я. До начала операции встречаться не будем. А сейчас шагай к остановке, садись на автобус и уезжай…
Мюллер остался очень доволен собственной хитростью, решив, что, если его друзей и схватят, он тем временем будет уже недосягаем для полиции.
Чупати от нечего делать бродил по главной улице города. Остановился перед витриной обувного магазина, тяжело вздохнул и пошел дальше, погруженный в свои мысли. Потом он еще раз вернулся к витрине, и взгляд сержанта почему-то задержался на коричневых ботинках на каучуковой подошве. Он вспомнил, что точно такие ботинки видел в прошлом году в Будапеште. Правда, денег купить их у него и тогда не было: как-никак триста двадцать форинтов. «Как будут деньги, обязательно куплю», – решил Чупати про себя.
Кантору надоело слоняться без цели, и он дернул поводок. Хозяин это понял, и они направились в полицию. Конец недели обещал быть радостным: в субботу праздник – День конституции, пятница – предпраздничный день. Чупати вспомнил, что он уже две недели не был дома и не видел жену и сына.
Перед зданием полиции Чупати неожиданно увидел Шатори.
– Ты здесь? – удивился сержант.
– Да, а ты как здесь оказался?
– Да так, – ответил Чупати.
– А я как раз шел к тебе. Есть у тебя местечко для меня в своей радиомашине? А то мне что-то не хочется спать в казарме.
– Аж целых два. Скажи, а домой мы скоро поедем?
Шатори покачал головой.
– Что-нибудь случилось? – поинтересовался Чупати.
– Ничего особенного, дружище, если не считать того, что из местного музея стащили две картины Боттичелли.
– А где этот музей находится?
– В Эстергоме.
– И поэтому ты здесь? – спросил Чупати, а потом шепотом добавил: – Уж не подозреваете ли здесь кого?
Шатори улыбнулся наивности сержанта.
Они прошли мимо стоявших в ряд машин. Шатори был очень доволен тем, что его включили в оперативную группу, которая занималась расследованием дела о похищении этих картин.
– И вся суматоха из-за каких-то двух картин! – удивился Чупати, выслушав объяснение Шатори.
– Представь себе. Между прочим, каждая из этих картин стоит не меньше миллиона.
– Ух ты черт! – Чупати прищелкнул языком.
Откровенно говоря, Шатори точно и сам не знал, зачем руководитель опергруппы послал его в этот городок. Сказал просто: «Поезжайте, присмотритесь. Вы можете понадобиться в любой день».
– Хочешь, пройдемся вместе до станции и обратно, – предложил офицер.
Чупати ничем не был занят и с радостью согласился: