Капитал (сборник)
Шрифт:
– А чем занимались простые больные?
– При Уралове ничем. Лечились. Завод задумывался не для них. Психодиспансеры с людьми служили прикрытием от шпионов.
– А после Уралова?
– Беда. Пришли новые руководители, увидели, что на заводе как такового производства нет, что цеха пустые, без станков, и озверели. Детали для вентиляторов, я не сказала, привозились готовые с других заводов. Короче, к шестидесятому году наладили гвоздевое производство. Каждый пятый гвоздь в Советском Союзе производился в Ерусалимске. Представь, что за гвозди.
– Угу,
– Правильно, не улыбайся. Пусть не качеством, но количеством, гвозди рассеяли несчастье по всей стране.
– Ты их наколотила в мои стол и стулья?
– Обидеть хочешь. Тебе я вбила те, что прошли через ангельские руки. Выпросила из неприкосновенных запасов, которые лежали с тех пор в тайнике под землёй.
– Не шибко помогло.
– А подумай-ка. Ни тебя, ни меня бесноватые не рассекретили. Подумай, на что я шла, когда устраивалась на вокзал. Они бы разорвали меня, если бы узнали. То же самое с тобой. Хорошо, что у них нет списков пациентов. Хотя, помнишь начальницу вокзала и стрелочницу? Они чуяли.
– Гладко излагаешь.
– Потому что правда. Радуйся. По тебе легко могли отследить родословную, тем более в Ерусалимске у тебя двоюродный брат…
– Погоди, что за брат?
– Участковый Столбов. Слышал, может быть.
– Час от часу не легче, – понурился я. – Ксюш… Переходи к главному. Довольно мистики… Прости, забыл, что передо мной ангел-материалист. Довольно о непонятном…
– Спрашивай.
– Зачем вам понадобился я? Не тебе, а вам. Ты, как мне видится, всего-навсего исполняла роль агента с задачей изучить меня. Ненарочно переиграла себе на беду, но не важно. Зачем я вам?
– Опять обижаешь… – на её длинных ресницах моментально повисли слёзы, будто бы вышло лекарство из медицинских игл. – Перестань обижать.
– Не буду, – опустил я глаза. – Объясни мне, зачем вы разыграли вокруг меня свой триллер. Зачем, в конце концов, убивал меня рыжий?
– Сашка стрелял, чтобы провести по тебе последнюю, главную проверку. Мы не были полностью уверены, что в тебе приоритет ангельской крови.
– И в чём заключалась проверка?
– Умрёшь – не умрёшь. Сашка лучший стрелок. Он целился в голову и, будь уверен, попал бы. Ангельская кровь охраняет. Тебе повезло, что твой отец забрал себе бо́льшую часть чёртовых качеств.
Я выбрался из-за стола и заходил вперёд-назад, держась за голову.
– Вы нездоровые. Хуже тех, что снаружи забора. У них страх есть, их можно подчинить, как зверьков. Вы же фанатики, ей-богу. Ты-то, надеюсь, возражала против этой проверки?
– Я настаивала на ней, Вань, – Ксюха призывно хихикнула, вероятно, ожидая, что её честность рассмешит и меня. – Ангельская любовь выше смерти. Ты потом научишься так любить. Я тебя научу. А нужен ты здесь, чтобы пополнить капитал.
– Теперь какой-то капитал. Ладно, на неделю останусь. Объясни мою задачу. Окажу услугу, чёрт с вами.
– Не на наделю, Вань. Навсегда, – Ксюха притворилась испуганной; втянула в плечи голову и часто заморгала. – Не бей засранку!
У меня кончились слова. Высыпались из головы, как сахар из дырявого пакета.
– Ксюха, обжора мелкая! Когда ты наешься? – прогремел незнакомый голос.
3. Абрамыч
В столовую вбежал лысый тип в хромовых сапогах и галифе, ростом чуть выше Ксюхи, шумный, как толпа. Он устремился в нашу сторону, расталкивая перед собой воздух и перепрыгивая через невидимые препятствия. Жуткий человек. Нос горбом, глаза навыкат, лицо красное от бессмысленных усилий.
– Это Абрамыч, – шепнула Ксюха. – Он добрый.
– Приветствую! – воскликнул тип. – Будем знакомы! Аркадий Абрамыч, командир роты.
Он молниеносно схватил мою руку и потряс её так, что у меня зажужжали связки.
– Иван, – назвался я, отступая назад; чего доброго наскочит на меня со словами «Но, лошадка!»
– Она ввела тебя в курс дела? – Абрамыч показал пальцем на Ксюху и два раза подпрыгнул.
– Вкратце – да. Мне пока мало понятно, – ответил я, разглядывая на его кителе крупный серебристый значок: винт с пятью лопастями на фоне распростёртых птичьих крыльев, и по кругу надпись «Отличник Капитала. Амра!»
– Поймёшь, какие твои годы, – он стукнул меня кулаком в грудь. – Сейчас ты шагай со мной, покажу тебе наше житьё-бытьё. А Ксюха никогда не наестся, – стукнул её по спине. – Никудышная жена, ест и ест.
– Пожалуйста, могу голодать, – пробубнила Ксюха. – Хоть до завтра.
– Ей было лет десять, – Абрамыч таинственно понизил голос, – чем-то отравилась и два дня не ела. Так мы бегали от неё. Рычала страшно и кусалась.
– Весёлые, смотрю, вы все, – вздохнул я.
– Что ты, цирк! Один я здесь нормальный человек. Ну, пошли! – командир решительно подпрыгнул. – За мной!
– Абрамыч, дай полчасика, – плаксиво простонала Ксюха. – Хочу, чтобы он посмотрел на себя в зеркало через очки. И про капитал я не успела рассказать.
– Потом, потом, потом! – Абрамыч потряс руками, и сапоги его заскрипели от нетерпения бегать и скакать.
В первую очередь мы наведались в казарму.
– Будешь жить пока здесь, чтобы привыкнуть к коллективу, – инструктировал Абрамыч. – Потом женишься на Ксюхе, и я поселю вас вместе.
– Без меня меня женили, – обронил я.
– Что тебе не нравится, боец? Не слушай, что я ругаю её. Хорошая она девчонка. Моя дочь.
– Как? – глянул я на будущего тестя сверху вниз.
– Просто! – подпрыгнул он.
Казарма мне понравилась.
Стандартная армейская казарма, она совершенно ничем не удивляла, была местом понятным, без подвоха. Я сразу проникся к ней родственным чувством.
Двухъярусные кровати, шерстяные одеяла с отбитым квадратным кантиком, шкафы для одежды. Непоколебимый, как математика, уют.
Единственное, что меня озадачило, это художественный вкус дневального, который сидел на табурете и листал «Cosmopolitan». Парень моего возраста, крепко сбитый – с чего бы? И не поднялся при нашем появлении. Глянул искоса, и дальше сидеть.