Капитан и Ледокол

Гольдфарб Станислав

На Байкале тоже встречаются полыньи. Конечно, размеры не те, не океанские. Впрочем, слышал я от одной ученой дамы, которая любила порассуждать, относительно дыры где-то в байкальском дне, через которую Байкал сообщается с океаном. «Иначе откуда здесь взяться, к примеру нерпе?» – задавала риторический вопрос ученая дама и суровым взглядом, попыхивая длинной дамской папироской, обводила взглядом собеседников. А эти нерпы, скажу я вам, забавные зверюшки, я с ними много раз встречался в рейсах, особенно у Ушканьих островов. Вылезут на камни и таращаться на меня своими огромными глазищами…

…Мда,

однако Александр Васильевич, запамятовал я, случалось ли вам прогуливаться на моей палубе? Однако не бывали, никак не бывали? Вот возвращались с Дальнего Востока, поговаривали, что «Колчак из плена вырвался». Я очень был этому рад, нас ведь многое связывает, ваше пристрастие к полярным путешествиям, я тоже в душе полярник, все-таки ледокол, льды и холод моя стихия. И у нас общие знакомые. Да вот хотя бы сэр Уильям Армстронг, тот самый, что основал компанию «Армстронг, Уитворт и Ко». На ее верфях родился мой брат старший – паром-ледокол «Байкал», а следом и я. Вы ведь, Александр Васильевич, практически выросли на Обуховском заводе, где работал ваш отец, много времени проводили в мастерских. А однажды туда приехал этот самый английский Армстронг, хорошо знавший вашего батюшку Василия Ивановича, поскольку вы занимались и военными заказами. Вот Армстронг и предлагал вам перебраться в Англию, попрактиковаться на его заводах и выучиться на инженера. Но вы отказались. Мечтали стать капитаном, мореплавателем! Сказали, что «желание плавать и служить в море превозмогли идею сделаться инженером и техником».

А если представить, что вы все-таки были на Ледоколе, знакомились с кораблем, приходили на капитанский мостик! Значит, перед вашим взором открывался заснеженный Хамар-Дабан, отроги Саянского хребта тоже в снегу. Мой Капитан часто говорил: «Вид, как у Рериха». Про Рериха я ничего не слышал, но, судя по всему, Капитан говорил о чем-то редком или даже уникальном. Вы увидели бы прозрачность байкальской воды, ощутили бы его бездонность и силу. Может быть, и не случилось бы той трагедии в двадцатом? Я вспоминаю ее со стальной дрожью. Не каждый корабль, скажу я вам, такое вынесет. Все эти годы мучает меня один вопрос: знал ли адмирал Колчак или нет о мученической смерти тех несчастных, которых убивали на моей палубе и в Байкал скидывали? Тридцать один человек приняли страшную смерть. Палачи-то все были колчаковцами, казаками атамана Семенова! Слыхали? Догадывались, что вашим именем козыряли? Не слыхали? Не вы приказ отдали?

И опять об иронии судьбы, Вас самого, Александр Васильевич, считай, без суда и следствия убили и в Иркут сбросили, через полынью вы и канули в неизвестную вечность. А тех несчастных, числом тридцать один, ведь тоже, получается, без суда и следствия в воду! Байкал через Ангару общается с миром. А Ангара Иркут принимает… Страшно подумать, коли встретитесь! Как же вы, Александр Васильевич, один-то там с таким числом? Есть надежда, что все-таки не встретились…

…С моря потянуло ветерком. Ледокол вначале было затревожился, но бриз оставался легким и не предвещал грозовых налетов.

Ледокол прислушался: у Капитана в каюте по-прежнему стояла тишина, значит и он не ждет никаких природных катаклизмов.

– Не хватало еще, чтобы подвижка льда выдавила меня на берег!

…Странный человек этот Капитан… Нет у него никого ближе, чем я и Байкал. Служу верой и правдой отечеству, Капитан, думаю, тоже. Я ему лишний раз стараюсь не досаждать. Но море проверяет нас постоянно, сколько лет уже! А ведь он не стальной, как некоторые. Все выдерживает…

Тут Ледоколу бы посуроветь, собраться, все-таки высоких чувств коснулся, в рассуждения пошел. Не удержался, вырвалось что-то вроде человеческого «эх-ма», а отозвалось по-ледокольному – тряхнуло так, что корпус задрожал. А после вообще накатило какое-то совершенно беспричинное веселье. У людей тоже так бывает, когда нервный срыв. Захотелось шумнуть погромче, в свисток дунуть, чтобы прибрежные чайки от страху подлетели…

Вовремя спохватился: не ровен час, разбудит Капитана! А тот спросонок еще решит, что Ледокол идет ко дну.

Беспричинное веселье Ледокол озадачило – много раз слышал от членов экипажа: «Смех без причины – признак дурачины». Что такое дурачина, Ледокол до конца понять не мог, но решил, что это что-то не очень ценное, раз о нем говорили много и походя.

– Отчего же мне вдруг стало весело? – не унимался Ледокол.

В ледокольной его памяти всплыло маленькое воспоминаньице, которое можно было вполне привязать к текущей ситуации – так сказать, время и место навеяли. Как-то сама собой прошелестела история двух- или трехлетней давности, когда его хотели списать в утиль. Ясно дело: хитрецы мечтали заполучить тонны высококачественной стали! И таким образом показать в отчете возросший объем ее производства.

…Ладно бы музей из меня сделали, ну, на крайний случай, учебный центр или вместо причала приспособили. Так нет, только ломать научились. Что за подходы такие?! Начинали готовить начальство так: зачем нам целый ледокол, зачем лед колоть, ломать, резать. На Байкале можно и нужно ледяные дороги прокладывать. Сделал колею, смотри за ней, где подлить, где подровнять, и знай себе вози грузы гужом. До революции так делали. Еще и паровозы по льду пускали!

И ведь серьезно обсуждали – с рисунками, чертежами. Оказалось, что у каждой глупости есть свой вдохновитель, свой святой, свой агитатор. Готов лоб расшибить, но доказать «свое». Ну как ему объяснить, что та дорога по нужде строилась – Кругобайкалки еще не было, а тут война с японцем… Вот и придумал князь Хилков временный вариант.

Капитан тогда этих изобретателей урезонил, не на пальцах, а с чертежами, таблицами несколько раз выступал и меня отстоял. Поди, они сейчас радуются…

Глава 5

Капитан

Девочка Оля

Капитан проснулся от холода – даже кончик носа заледенел. Сделал попытку залезть с головой под одеяло, не помогло.

Поеживаясь, Капитан встал. Осторожно потрогал буржуйку – остыла.

Склонившись к топке, раздул искорки до язычков и подбросил угля. Уже когда огонь набрал силу и стал весело «гулять» по стенкам печурки, присел рядом на низенькой табуреточке, накинул на себя одеяло и, протянув руки к теплу, застыл.

Руки согрелись, и вскоре уже всему телу стало тепло. «Сильно жарко» он тоже не любил. Это только в поговорке «жар костей не ломит». Еще как ломит.

Стало душновато, и он приоткрыл дверь каюты, впуская холодный воздух. Почти сразу же стало холодно.