Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень
Шрифт:
Пусть! Зато рыбы здесь, как говорит Данилыч, «на миллион». Да. Вот соседнее Черное море, оно и глубокое, и берега у него скалистые, и под водой тянутся настоящие горные хребты… У берегов Восточного Крыма под водой раскинулись гигантские подводные леса и луга, а рыбы это во многих отношениях уникальное море дает всего лишь один килограмм и шестьсот граммов с гектара. А «море–блюдце»? Ни один рыбак в мире не собирает такой богатый урожай, как приазовский. Да, да! Средиземноморский рыбак берет с гектара своего глубокого, красивого и прозрачного моря всего лишь полкилограмма рыбы в год; мурманский — около пяти; аральский — шесть килограммов; каспийский — двенадцать; дальневосточный рыбак — двадцать восемь, а азовский — восемьдесят килограммов с гектара!
Здесь есть все: от «манэсенькой», чуть больше штопальной иголки тюльки до огромной, стопудовой белуги.
Между ними сочная, совершенно прозрачная от собственного жира шемайка; чебак — азовский лещ величиной с теннисную ракетку; калкан — камбала, которую с трудом прикроешь решетом; судак длиною до полутора метров; бычки хрустальные; азовская черноспинка; донской пузанок или нежнейшая кефаль…
Азовское море живет своей жизнью: летом оно прогревается до 30 градусов, а зимой замерзает на три месяца. В нем плавают и питаются обыкновенные домашние утки и гуси. Его воду пьют коровы и лошади, настолько оно малосоленое.
Животным и растениям здесь во всех слоях воды раздолье. Особенно хорошо в многочисленных лиманах, гирлах и заливах. Самые богатые и, я бы сказал, самые заветные для азовских рыб места — это Таганрогский и Темрюкский заливы. Это райские места для развития мальков. Здесь лучшие питомники для рыб. В Таганрогский залив впадает Дон, а в Темрюкский — Кубань, отличнейшие нерестилища и безотказные благопитатели моря фосфатами и нитратами.
Значит, прав профессор Л. А. Зенкевич, когда говорит, что «чарующие глаз краски моря и кристальная прозрачность его вод — признак биологической бедности». Азовское море — совершенно оригинальный, единственный на земном шаре бассейн.
И вот в этом оригинальном бассейне вскоре после Великой Отечественной войны случилась беда: почти не стало красной рыбы и крупного частика! Куда же делись они? Где саженные осетры, стопудовые белуги и метровые судаки?
Этот вопрос стал беспокоить не только рыбаков, которые первыми узнают, есть в море рыба или нет ее, но и ученых.
Что случилось с Азовским морем? Чем болеет оно? Почему так зло говорил об ученых «дядя Андрий», у которого зять «в Стокгольму летает»?
А случилось то, что в течение последних двух десятилетий рьяные добытчики «выцедили» рыбу из моря мелкоячеистыми сетями, загрязнили и забросили его.
35
Когда в небе нет ни облачка и кажется, что солнце остановилось в зените, не решаясь начать спуск вниз, морской горизонт затягивается жемчужно–палевой дымкой и будто слегка дрожит. Если долго смотреть на него, привидятся корабли с необычным рангоутом, неведомые птицы, летающие звери и еще бог знает что. Это физико–оптический фокус — рефракция преломленных в перегретом воздухе солнечных лучей, отраженных от поверхности моря.
Я разглядываю эти картины с такой увлеченностью, что порой забываю обо всем. Я говорю «порой» потому, что мысль о море и его судьбе не покидает меня с тех пор, как я получил у Скибы моторку и стал носиться с Данилычем по бухтам и лиманам. Проблема зостеры и других морских цветковых растений все больше и больше теряет в моих глазах актуальность: она кажется частной задачей, которую можно решать попутно. А море и рыба — главные задачи. О море и рыбе говорят рыбаки, женщины и даже дети. Мы с Данилычем не начинаем дня без разговора о море и рыбе, да и спать не ложимся без этого. Как же забыться тут? И сейчас я гляжу на затянутый дымкой горизонт, на полированную воду и, ощущая ее тепло босыми ногами, ощущая прикосновение крошечных, не больше швейной иглы рыбок, вижу мысленным взором большую жизнь на море. Я верю в то, что пройдет немного времени — и Азовское море возродится. Не само, конечно, — человек возродит его. Задача эта нелегкая. Важно, чтобы судьбу моря не доверяли тем, кто не любит его, не понимает и по–настоящему не ценит. Проблема моря не арифметическая задача, хотя без арифметики здесь не обойтись. Но бухгалтеры и статистики не должны больше решать судьбу моря. Она слишком сложна, эта судьба, и решать ее должны ученые и рыбаки.
В тот вечер, когда я впервые увидел в сумерках Галинку, мы с капитаном Беловым долго сидели на опрокинутой вверх килем калабушке. С моря тянуло прохладой. Волны задиристо, с шумом подскакивали почти к ногам, норовя накрыть нас. К нам подошли рыбаки — соседи капитана Белова, им тоже не сиделось дома. Капитан Белов познакомил нас. Разговор затеялся сам собой, и, конечно, о море, о том, что «нет настоящей рыбы» и «шо думает Москва за наше море».
Этот разговор, затянувшийся чуть ли не до полуночи, происходил две недели тому назад, а я ясно слышу сейчас голоса рыбаков, обеспокоенных судьбой своего моря. Легко доступное для промысловых судов, оно не раз попадало в жадные руки добытчиков.
Хищная добыча рыбы с 1803 по 1910 год привела к колоссальному упадку рыбных запасов: если в 1893 году было выловлено 88,6 тысячи тонн, то в 1910 — всего лишь 34,4 тысячи тонн. Море отдыхало лишь во время первой империалистической войны и затем в период гражданской. Промысловые организации разумно эксплуатировали его богатства до тридцатых годов. Они прислушивались к советам ученых и не очень «озорничали»: не вылавливали молодь красной рыбы, не пускали в дело сетей с мелкой ячеей да с присказкой: «Ловись рыбка большая и маленькая». И вдруг наступил момент и для таких сетей.
У рыбаков сердце обливалось кровью, когда они набивали бочонки тонкой, как нитка, крошечной молодью красной рыбы и частика. Но и это не обеспечивало выполнения бог знает каким воображением созданных: рьяными планировщиками промысловых «планов». Министерство рыбной промышленности «спустило директиву» ловить малька хамсы — «нитку» и малька тюльки. Для вылова этой «рыбы» пошли в ход ставные хамсово–тюлечные невода с ячеей в шесть миллиметров. Через такую сеть может проскочить только… планктон.
В течение девяти лет, с 1945 по 1954 год, их было расставлено в Азовском море 1950 штук.
В сети попадали не только тюлька и хамса, а и мальки частика и красной рыбы. Боже, сколько же рыбы было сгублено за эти годы!
Урожай в саду снимают осенью, когда яблони сгибаются от тяжести налитых соком плодов. Никогда ни одному садовнику не приходила идея трясти яблоки сразу же после цветения, когда на них только–только начинали завязываться крошечные яблочата. А почему же это делалось на море? Во имя чего?