Капитанские повести
Шрифт:
— Вот что, Иван Иваныч, если ты решил насолить себе рыбки, так бочками солить у нас не принято. Если на всю команду хочешь намочить да навялить — не возражаю, но только в личное время.
Это было слишком жестоко, и Тихов обиделся.
Меркулов сказал ему тогда, тыкая в грудь мундштуком трубки:
— Так хорошо работаешь… На что тебе эта бочка?
— Я не сосунок, — ответил Тихов, — стало быть, знаю.
— Ну добро, — сказал Меркулов, — только в рабочее время со всеми работай.
— Спасибо, — кротко и сумрачно сказал Тихов и ушел спать.
Меркулов в этом рейсе себя не жалел и другим не давал пощады, следил, чтобы успевали поесть и выспаться толком — и снова за работу, а коль работы нет — за техническую учебу, или профилактикой техники да снаряжения каждому по своей части заниматься, но главное, конечно, было — план взять. Это было нужно потому, что судну требовался постоянный экипаж, а безрыбье кого хочешь сбежать уговорит, за каждым ведь рыбаком запросы его, семья, отец с матерью, а то еще хлеще — жена. На кой же черт месяцем в море болтаться, если ни прибытку, ни смысла никакого нет?
Меркулов посовещался с помполитом и стармехом, и все втроем сообща они пришли к выводу, что перелом в этом рейсе закономерно должен был наступить, потому что все к тому клонилось еще в двух предыдущих, только как-то не хватало настырности и запала в работе да не ладилось с тралом, так что новый мастеровитый и въедливый тралмейстер Иван Иванович Тихов пришелся как раз к месту.
Потом они договорились, кто какой участок будет конкретно контролировать, а потом в течение двух суток ими властвовал циклон, настоящий зимний шторм с ветром до одиннадцати баллов, с обледенением, со снегом, после шторма вдруг потеплело, навалился на море сырой туман, и рыба исчезла.
Еще двое суток они процеживали заштилевшее море, давясь своими и чужими туманными гудками. Меркулов разрывался между указателем эхолота, рыбоискателем и экраном радара, но трал появлялся из серой мути за бортом неизменно тощий, набиралось в нем рыбы на две Сережины торбы. Меркулов сверху видел смутные фигуры копошащихся у трала людей, а внизу, у лебедки, скучного неподвижного тралмейстера Ивана Ивановича Тихова, и, когда спускали трал, Меркулов боялся лишь одного — как бы не намотать его на винт, потому что полотно в штиль обвисало вниз у самого борта, траулер валялся на зыби, как ванька-встанька, да и не видно было в воде ни лешего, и лишь путем аккуратных и сложных маневров удавалось вытравить все как положено, однако циркуляция при этом нередко затягивалась, траулер попадал не на те глубины, что надо, а оба промысловых буя, по которым можно было бы ориентироваться, кто-то подрезал в первый же день.
При всем при этом удавалось избежать столкновений, но Меркулов опасался уже за свою голову, хотя кофеварка была с началом шторма перебазирована им на мостик в работала так же, как радиолокатор, — непрерывно и безукоризненно.
Руководитель промысла решил переключиться на север, где, по данным разведки, обнаружены были разрозненные концентрации окуня, но Меркулов закусил уже мундштук и отказался, мотивируя отказ тем, что переход туда и обратно займет две трети остающегося для промысла времени, да и машина уверенности не внушала, что-то там случилось с цилиндром низкого давления…
Насчет машины это была сущая правда, и стармех честно предупредил, что второго такого шторма ей в этом рейсе не выдержать.
— Ну ничего, — нашелся пошутить Меркулов, — ребята за нас план в Индийском океане, у Африки, да у Ньюфаундленда вытянут. Слава богу, пароходу восемнадцать лет, устал бортовичок, семь раз себя окупил.
— Ну добро, Василий Михалыч, учитывая все это… Запиши все, где надо, официально. Кстати, по секрету, слышал я в управлении предложение и тебя с Юго-Западной Атлантикой познакомить…
Меркулов понял, что руководителю жалко оставлять его тут одного в пролове, и снова отшутился:
— Я и на своем пароплаве до Уолфиш-Бея дотопаю, машина у него хоть куда, это ведь не на Демидовскую банку — рукой подать.
— Ну и ладно. На советы выходи без опозданий, Василий Михалыч. Тут еще «Ржевск» остается, ему через два дня в порт.
Точки траулеров на экране локатора начали смещаться к северо-востоку, огоньки концевого из них даже обнаружены были визуально, показалось, что это туман расходится, но это было только длинное нефтяное пятно, над которым ветерок непонятным образом разметал промозглый пар.
— Где же тут будет рыба, когда сплошняком мазут! — голосил внизу Чашкин, но кричал он напрасно, потому что пятно тут же заволокло так же плотно, как и весь район мелководья.
Меркулов предупредил «Ржевск», что ложится в дрейф, приказал по вахте про локатор не забывать, дал стармеху шесть часов на ремонт машины, поставил телеграф на стоп, выключил кофеварку и рухнул рядом с ней на диван. Через несколько секунд его храп начал сотрясать штурманскую рубку.
Устал капитан.
9
Ровно через пять часов Меркулов проснулся, поморщился, понюхал кисловатый прокуренный воздух, посидел с полминуты на диване, прикрывая пальцами глаза, потому что солнце в иллюминатор вливалось с особым блеском штилевого моря.
Затем он вышел в ходовую рубку, почти на ощупь пробрался сквозь сизый папиросный дым к борту и распахнул дверь.
Море было промыто, блестяще, спокойно, холодно, синело по-весеннему нежно, и траулер на нем сверкал в тонкой ледяной скорлупе.
— Как с машиной? — хрипло откашливаясь, спросил Меркулов.
— Да стармех еще два часа просил, — доложил за спиной третий штурман, — все они там с ночи без перерыва.
— Все равно потеря времени, — проворчал Меркулов. — Далеко унесло?
— Да вот девять миль от «Ржевска», он все там ходит.
— Тэк-с. Чем команда занята?
— Да кое-кто времени зря не теряет. Тут, посмотрите, такое производство налажено…
Штурман говорил с непонятной интонацией, то ли одобряя, то ли злобненько радуясь, и Меркулов внимательно исследовал взглядом его лицо. Исследование результатов ие дало, потому что и лицо штурманское окрашено было той же интонацией.