Капкан на честного лоха
Шрифт:
Пятясь задом и продолжая улыбаться, Сергей Сергеевич выкатился из комнаты и закрыл за собой дверь.
Маргарита Алексеевна откинулась на спинку стула, закрыла глаза, руки повисли вдоль туловища. Одного поймали… Одного застрелили… Кого застрелили, Урманцева или Диму?
Но ведь хозяйка говорила: в том побеге участвовало пять человек, не двое. И почему, какими судьбами Урманцев вместе с её мужем оказались на вокзале в Ухте? Нет, это не они. Сердце немного отпустило. Но тут же кольнуло снова.
Маргарита Алексеевна поднялась со стула, заперла дверь изнутри. Подошла к плите, распахнув дверцы кухонной полки, стала смотреть на жестяные банки с крупой, расставленные снизу. Кажется, вот эта банка с гречкой стояла не в левом, а в правом углу. Точно, кто-то двигал банки. У Климовой прекрасная зрительная память. Но, может, именно сегодня она что-то перепутала? Она расстелила на самодельном разделочном столике газету, сняла с полки жестянку с пшеном, высыпала крупу.
На дне в целлофановом пакете лежали новые паспорта для мужа и Урманцева, в другом пакете стопка сто долларовых купюр. Слава Богу, документы не пропали. Пересчитала деньги, все на месте. Только вот… Паспорт Димы лежал сверху, а паспорт Урманцева снизу, а сейчас наоборот. Значит, кто-то побывал в комнате Маргариты Алексеевны в её отсутствие. Побывал и покопался тут без особой спешки, обшарил все углы, даже залез в банки с крупой. Когда же это случилось?
Она перепрятала паспорта из-под матраса в банку три дня назад, наивно решив, что жестянка – надежный тайник. В течение этих трех суток она отлучалась из дома в магазинчик, что по соседству. Выходила буквально на четверть часа. А здесь копались основательно, крупу из банок высыпали. Значит, комнату обыскивали сегодняшним утром, когда она ездила в центр за радиоприемником. Ключ от комнаты есть только у Климовой, так уговорились с хозяйкой, когда договаривались об аренде комнаты.
Что же это за напасть? Кто же мог здесь побывать?
Маргарита Алексеевна ссыпала крупу обратно в банку, спрятала паспорта на прежнее место, под матрас. Сергей Сергеевич наверняка сделал себе дубликат ключа. Его работа, больше некому.
Не случайно же он завернул к ней в комнату с этим скользким разговором. Что на уме у этого черта, чего он добивается? А может, Сергей Сергеевич уже поставил милицию в известность о своей находке? И беглых зэков, если они каким-то чудом и дойдут сюда, ждет засада.
Вряд ли он способен на такую подлость. Ведь сам прошел через ад лагерей. Не станет закладывать беглецов. Но откуда знать, что за жизнь вел за колючей проволокой дядя Сережа, может, он каждый день бегал отмечаться к куму. Как бы то ни было, теперь хорошего не жди. Не знаешь, с какой стороны получишь нож в спину.
А может, поговорить с мужиком на чистоту, денег ему сунуть? Этот не сознается, что лазил по комнате квартирантки, копался в белье и заглядывал в банки. Не из того теста сделан. Самый благоразумный выход в её положении – немедленно сжечь в печке паспорта. И уехать. Сегодня же уехать. Если мужа не спасет, хоть сама не сядет.
Маргарита Алексеевна провела полдня в тяжелых раздумьях, под вечер окончательно уговорила себя уезжать. Но не двинулась с места.
Комиссия из Москвы, возглавляемая полковником Крыловым, приехала на зону сутками раньше, чем её ожидали. Весь день начальник колонии Соболев провел в хлопотах. Нужно было встречать людей, размещать на временное жительство в поселке. После обеда удалось выкроить свободную минуту, затащить Крылова в свой дом, чтобы перекинуться с ним парой слов.
Но разговор получился натянутым, будто Соболев разговаривал не с давним приятелем, а бездушным чиновником, которого встретил первый раз в жизни.
Крылов почему-то отказался от водки, дескать, устал с дороги и вообще нездоровиться. Отказался и остановиться на постой у старого приятеля, мол, члены комиссии неправильно поймут, если к тебе перееду, а не вместе с ними останусь. Он выслушал Соболева молча, ответил как-то по казенному. Мол, рапорт в министерстве читали, но организационных выводов пока не делали.
Тут многое будет зависеть от того, сумеет ли Соболев в короткий срок задержать беглецов. Двое пойманы, один живым, другой мертвым, но этого мало, нужно найти остальных.
Если все получится, считай, он, Соболев, родился под счастливой звездой, неприятностей не будет, сохраняются все шансы на скорый перевод в Москву. Если зэков не поймают, обижаться не на кого, разве что на самого себя. Плюс ко всем не неприятностям этот военнослужащий Балабанов, который наложил на себя руки.
– Не я ведь его голову в петлю сунул, – покачал головой Соболев. – У меня таких Балабановых – тысяча рыл. Почему я должен отвечать за каждого висельника?
Крылов свел брови на переносице, судя по хмурому выражению лица, эту точку зрения он не разделял.
– Понимаешь, лично мне этот перевод в Москву нужен, как боль в животе, – зашел с другого конца Соболев. – Я не за себя хлопочу. Дочь серьезно болеет. У неё астма, а этот климат её просто добивает. Врач говорит: ещё два-три года такой жизни – и у Нади откроется туберкулез. Или что похуже.
– Печально, – вздохнул Крылов.
– И жене тут все обрыдло, – продолжил Соболев. – Эта зона, этот поселок.
Крылов усмехнулся и только развел руками, словно хотел сказать: старик, как ты наивен, как ученица ПТУ с первым номером лифчика. Та бережет свою драгоценную девственность, которая на самом деле никому не нужна, вздыхает у окна и ждет мифического принца. А ты давишь мне на слезные железы и ждешь перевода в Москву. Не стыдно?
Вслух Крылов сказал иные слова, впрочем, близкие по смыслу.
– Ты же знаешь, выгораживать тебя, рискуя собственной задницей, никто не станет. У моего сына тоже проблемы со здоровьем, так я же не прошу на этом основании улучшить мои квартирные условия. Поймай этих придурков и тогда…
– Делаю все, что могу, – вздохнул Соболев.
– Значит, не все, если они до сих пор на свободе. Комиссия будет работать в твоем хозяйстве ещё трое суток. Ты должен уложиться. И, кстати, напиши докладную записку следующего содержания: что ты, как начальник колонии собираешься предпринять, чтобы впредь побеги не повторялись. Ну, твои идеи и все такое.