Кара-курт
Шрифт:
— Ось де я, товарищ полковник!
— На коня не прицеливайся, поедешь на мотоцикле у меня за спиной, как черт у кузнеца Вакулы.
— Якый черт, такый и Вакула, — проворчал Вареня', но от дальнейших комментариев воздержался.
Полковник, не обратив внимания на его реплику, развернул карту:
— К утру мы должны прибыть вот в этот квадрат. Машины будут здесь. Дальше они не пройдут. Сюда и то придется пробиваться через сыпучку. Но там нас будут ждать хлопцы со свежими силами.
Со своего места Андрей видел, как, разбежавшись по такыру, самолет тяжело поднялся в воздух, увозя из жгучих песков тяжелораненых. Спустя полчаса
Самохин отказался лечь в носилки. Сооруженные из плащ-палаток и толстой кошмы, привязанной к палкам от кибиток, они так и притягивали к себе, но Андрей решил быть в седле до конца, пока силы не оставят его. Носилки, в которых транспортировали двух других раненых, привязанные между двумя лошадьми, то шли ровно, то перекашивались, то их начинало кренить на один бок, если лошади шли одна выше другой по склону бархана. Иногда ноги раненого оказывались выше головы. Но как бы ни плохо лежать в носилках, в седле оставаться было неизмеримо труднее. И все-таки Андрей не хотел сдаваться, он знал: настанет время, когда такой же стойкости придется потребовать от любого своего подчиненного. Ему казалось, стоит свалиться, подниматься с госпитальной койки будет трудно. Андрей уже приспособился переносить в седле марш по пескам, но этот переход, длившийся от захода солнца и до рассвета, показался ему самым долгим и самым мучительным из всех, что приходилось испытывать в жизни. То и дело он погружался в тяжелую дрему, и лишь вода освежала его.
Мерно идут отдохнувшие лошади. Шаг спотыкающегося от усталости Шайтана отдается тупой непрекращающейся болью в руке. Стучат по такырам копыта, с характерным шорохом осыпается песок.
Только на рассвете сквозь тяжелую дрему Андрей услышал возбужденные голоса. Приподнявшись в стременах, увидел на дальних гребнях барханов густой шлейф стлавшейся по ветру пыли.
— Видали? — раздался громкий голос полковника. — Все-таки пробились, родные! А говорили, машины не пройдут! Ай да молодцы!
Ветер относил пыль в сторону. Теперь уже можно было рассмотреть пять грузовых машин, пробиравшихся навстречу отряду. В кузовах — сено, свежий клевер для лошадей и верблюдов, большие армейские термосы, то ли с обедом, то ли с чаем, бочата и бурдюки с водой.
В одной из машин — отделение пограничников, присланных для того, чтобы конвоировать задержанных бандитов, охранять деньги.
В небе снова раздался гул самолета. Пилот Сорокин прилетел за теми ранеными, кого не успел вывезти накануне. На этот раз настала очередь и старшего политрука Самохина. Летел вместе с ним в город, где размещался штаб округа, и полковник Артамонов.
Андрей стоял рядом с полковником, дожидаясь, пока погрузят вместе с самодельными носилками двоих раненых, наблюдал, как приводили себя в порядок сразу повеселевшие бойцы, чистились, умывались, кормили лошадей и верблюдов, готовились к последнему переходу.
Капитан Ястребилов приказал старшине Галиеву построить всех, обратился к начальнику отряда.
— Разрешите, товарищ полковник?
Аким Спиридонович молча кивнул, с видимым интересом ожидая, что скажет комендант.
— Тяжкое испытание выпало на вашу долю, товарищи! — сказал Ястребилов. — В песках остались наши боевые друзья, многие из вас были на краю гибели, честно выполняя свой долг. Нескольким бандитам удалось скрыться вместе со своим главарем, но основную задачу вы сумели выполнить: банда разбита, народные
Окончание речи Ястребилова Самохин и Артамонов не слышали. Сорокин пригласил их в самолет, дверца захлопнулась, мотор загудел. Самолет, раскачиваясь, покатился со склона, с натужным ревом мотора поднялся в воздух.
— А старшина Галиев все-таки обратился ко мне за разрешением, минуя коменданта и тебя, лично мне подать рапорт «по особо важному, секретному делу», — наклонившись к самому уху Андрея, сказал полковник.
— И вы разрешили?
— А что делать? Не разреши, он тогда на меня самому генералу Емельянову рапорт подаст...
Одноэтажное здание, в котором разместился госпиталь, пряталось в густом тенистом парке. После раскаленных песков пожухлая от зноя зелень казалась благом, и Андрей поблагодарил судьбу за то, что его вместе с другими пограничниками, раненными во время стычки с бандитами, поместили прямо во дворе, в тени деревьев под тюлевыми пологами, спасавшими от мух.
С того места, где лежал Андрей, видна была улица и вход в госпиталь. Мимо сновали медсестры и санитарки. Кого-то вносили в здание на перевязку, кого-то приносили во двор и так же, как Андрея, устраивали здесь.
Закрыв глаза, он слышал торопливые шаги, голоса в госпитале, гомон толпы на улице, шум проезжающих мимо машин и повозок, цокот копыт ишаков и лошадей. То погружаясь в дрему, то снова просыпаясь, Андрей с наслаждением вдыхал в себя вечерний воздух, все-таки жаркий и сухой, но не такой жгучий, как в Кара-Кумах.
В нескольких шагах от Андрея послышались девичьи голоса: с кем-то спорила и даже ссорилась Марийка, обвиняя какую-то Клаву в легкомысленном поведении и в нежелании ехать на фронт. Марийка говорила резко, раздраженно, чему немало подивился Андрей. Ни разу он не слышал, чтобы она с кем-нибудь ссорилась.
—...Но ведь ты его не любишь... Как ты могла, если не любишь?
— Все равно никуда от них не денешься, не здесь, так там...
— Он отвратительный!
— Все одинаковые. А он обходительный, высокий, ухаживать умеет... И нечего разыгрывать из себя невинность, все так живут.
— Ты его не любишь, ты уступила просто так, потому что тебе все равно. Вот он и будет думать, что все такие, — снова донесся голос Марийки, для которой самым важным, очевидно, было, любит Клава кого-то или не любит.
Андрей, еще не понимая толком, о чем разговор, вспомнил, с какой тревогой и вместе с тем непонятным ему отчуждением встретила его у ворот госпиталя Марийка. Ее даже как будто не слишком огорчило его ранение, смотрела она на всех с неприязнью. Но тогда ему было не до выяснения причин такого отношения.
— Вовсе не все равно. Какая ты глупая, Машка. Здесь один пристает, а там все будут. Одно дело под бомбежкой раненых таскать, и совсем другое в канцелярии на машинке стучать при своем начальнике. Мужчина видный, в чинах.