Карагач. Книга 1. Очаровательная блудница
Шрифт:
– С каким богом?
– Да с лесным, с быком. То бишь с сохатым.
– Мне плевать, кого одолел твой Прокошка! – от бессилия закричал Стас. – Я должен вернуть Женю!
– Как же тебе – плевать? – на сей раз возмутился огнепальный. – Коль с богом силой потягался, жениться можно. Я вот с быком ешшо не могу сладить, дак мне и отроковицы не добыть пока. А он подрался и замолчал.
– Как замолчал?
– По обету. Теперь до смерти слова не скажет.
– Пошел ты… со своими обычаями! – из Рассохина посыпался мат. – По советским законам вы преступники!
– Мы ваших
– Людей воровать не грешно, святоша хренов?!
– Мы невест добычей берем. Ты же мою винтовку скрал! И ей мне грозишь!
Препираться с ним не имело смысла, хуже того от его балагурства и нравоучений Стас ощущал, как мысли в гудящей и горячей голове становятся тягучими, липкими, как густая смола. Этот огнепальный хитрец попросту забалтывал его и наверняка рассчитывал удрать, усыпив бдительность.
– Расстреливать буду, – тупо произнес Рассохин и наставил штык. – Вставай, иди к дереву.
И уступил ему дорогу.
Христя не струсил – поверил, балансируя, пробежался по вершине валежины, остановился и всплеснул руками:
– Кто же тебя к Прокошке сведет? Коль стрелишь меня? Годи-ка, паря, а давай я сведу к племяннику, ты с ним побарахтаешься. И чья возьмет. Потом разойдемся?
– Не буду ни с кем барахтаться, – как-то по-мальчишески отпарировал Стас. – Моя отроковица!
– Отчего твоя? Ты за нее поратился, поборолся? А Прокопий с богом сходился! Потому и жену себе добыл.
– Да мне хоть с чертом! Женя приехала со мной!
– Не, паря, это не по уставу! Даже сохатые за невесту бьются!
– В гробу я видел твои уставы! – Рассохин наставил винтовку. – Становись к дереву! И говори, где берлога твоего племянника?
– Ты от болезни дурной стал, паря. – Христя побрел по валежине. – Отлежаться бы тебе, чтоб морок с головы изошел… Ежели обману?
– Штыком припру – не обманешь!
– Как искать-то станешь? С чужих слов да не бывал никогда…
– Твое логово нашел и его найду. Я места знаю.
– Ежели не скажу? – Он соскочил с колодины и встал к сосне.
– Пытать буду!
– Ох, Стас, – горестно вздохнул огнепальный. – Да сможешь ли пытать-то? Да так, чтоб я признался? Стерпит ли душа?
Рассохин точно помнил, что не представлялся погорельцу, имени своего не называл и был уверен, что остается неузнанным. Христя воспользовался его замешательством и закрепил успех.
– Да я все про тебя знаю, Рассоха. Лета два уж присматриваю. Это ты ведь жирный песок-то нашел по Зорной речке?
– По какой Зорной?
– По той, где ныне прииск поставили.
– Я нашел! Ну и что?
– А то, Стас. Захотел бы, дак давно вас всех истребил, как рябков. И Репу, начальника твоего, и Галю, и Муху. Все ваши прозвища знаю. А тебя бы – дак в первую очередь стрелил. Хотел однажды, когда ты первый раз на Зорную речку залез. Уж и целил, да рука не поднялась на безрогого… Это ведь ты жир нашел. И ныне бочку откопал, с книгами деда моего. Думаю, сейчас-то подымется – стрелю. Но Прокошка не дал. Довольно, говорит, отроковицу отыму.
Рассохин сел на колодину и, не в силах более сдерживаться, закашлялся до рвоты и слез. Когда же угомонил судорожное сотрясение организма и проморгался, Христя уже сидел под сосной и взирал с состраданием. Рогатина по-прежнему была у него за спиной, а ведь мог бы снять и запороть, пока Стас заходился от кашля.
Значит, не лукавил, говоря, что рука не поднялась…
– Ух, паря, худо дело, – проговорил он. – Грудь застудил, скоро легкими харкать станешь. Так и помереть недолго.
– Не пугай, – прохрипел Стас и встал, опираясь на винтовку. – Жить хочешь – показывай, где Прокошка.
Огнепальный привстал.
– Я бы и показал, да мне тебя не унести, паря…
– Сам пойду! Веди!
– А что вести? – вдруг воскликнул Христя и, сдернув шапку, поклонился в сторону. – Вон племянник мой сам пожаловал, с молодой женой… Христос воскресе!
Рассохин оглянулся, и верно – по валежине от болота шел детина саженного роста, с рыжей бородой, за спиной у него рогатина, а с ним – Женя Семенова. За руки держатся, и отроковица улыбается счастливо, глядит на Прокошку снизу вверх, глаз не сводит. И одета в то же, в чем похитили – итэровская штормовка и брезентовые брюки с карманами-сумками, на голове же шляпка накомарника, и сетка от него приспущена, как вуаль…
Невеста!
– Женя?! – крикнул Стас. – Я здесь, Женя!
Должно быть, Христя все так подстроил, чтобы они встретились с Прокошкой и побарахтались! Потому что стоит и хитро улыбается, мерзавец…
– Я за тобой пришел! – Рассохин шагнул ей навстречу.
Но Прокошка молча сорвал с себя рогатину и наставил ему в грудь. Жало широкое, заточенное, блестит.
– Мы отроковицу добыли, – вместо него сказал Христя. – Теперь она Прокошке жена!
Лезвие уже в кожу впилось, грудь ожгло – кержаки это называли «вживить рогатину». Они так медведя брали: не кололи его, а лишь под шкуру всаживали наконечник, вживляли, упирая древко в землю, и зверь сам запарывался, пытаясь лапой достать охотника. Это чтобы на душу греха не брать…
Прокошка вживил рогатину, подпер ею и ждет. Если Стасу дернуться вперед, к отроковице, то как раз пика будет в солнечном сплетении.
– Не смей и шагу ступить! – еще и предупредил Христя. – Запорешься – на нас греха нет!
– Пусть сама скажет! – крикнул Рассохин. – Скажи, Женя, ты чья?
– Прости меня, Стас, – сказала отроковица и глаза опустила. – Я нашла своего мужчину. Ты ласковый, хороший, но слишком юный!
И ее вид кающейся Афродиты его обезоружил.
– Но ты же мне обещала!