Караси и щуки
Шрифт:
– Какая вамъ понравится…
– A которая дороже?
– Розоваго дерева. Три тысячи двсти.
— Ну вотъ эту и заверните. Затемъ — какія еще комнаты есть y васъ?
– Кабинетъ, спальня, столовая, передняя…
— A еще!
– Будуары еще есть.
— Ну, это всего шесть. A y меня десять. Чмъ же ихъ заставлять прикажете?
— A кто y васъ еще будетъ помщаться въ квартир?
– Я одинъ!
— Гм!.. Можно тогда библіотеку.
— Семь! A еще?
— Можно тогда какую-нибудь комнату въ русскомъ стил. Потомъ, ну… сдлайте второй кабинетъ. Одинъ для работы,
Оба глядли другъ на друга безсмысленными отъ натуги глазами и мучительно думали.
– Это девять. A въ десятую что я поставлю?
— A десятую… сдайте кому-нибудь. Ну, на что вамъ одному десять? Довольно и девяти. Сдадите — вамъ же веселе будетъ.
– Это идея. Мн бы хотлось, чтобы эта комната была стильная.
– Въ какомъ стил, м-сье?
– Въ хорошемъ. Ну, вы тамъ сами подберите. Охо-хо… Теперь подсчитайте — сколько выйдетъ?
A на другой день я къ своему и его удивленію (онъ уже началъ привыкать къ моему лицу) встртилъ его на картинной выставк.
Онъ помстился сзади меня, поглядлъ изъ-за моего плеча на картину, передъ которой я стоялъ, и спросилъ:
– Это хорошая?
– Картина? Ничего себ. Воздуху маловато.
— Ну! A я уже, было, хотлъ купить ее. Вижу вы долго смотрите — значить, думаю, хорошая. Я уже три купилъ.
– Какія?
– Да вотъ т, около которыхъ стоять. Я себ такъ и думаю: т картины, около которыхъ стоять — значить, хорошія картины.
Я принялъ серьезный дловой видъ.
— A сколько людей должно стоять передъ картиной, чтобы вы ее купили?
– Десять, — такъ же серьезно отвтилъ онъ. — Не меньше. Три, пять, шесть — уже не то.
A вы сообразительный человкъ.
— Да; я только ничего не понимаю во многомъ. A природный умъ y меня есть. Вы знаете, какъ ловко я купилъ себ автомобиль? Я вдь въ нихъ ничего не понимаю… Ну вотъ прихожу въ автомобильный магазинъ, расхаживаю себ, гуляю. Вижу, какой-то господинъ выбралъ для себя машину… осмотрлъ онъ ее, похвалилъ, сторговался, a когда уже платилъ деньги, я и говорю: «уступите ее мн, пятьсотъ отступного»… Удивился, но уступилъ. Хорошій такой господинъ.
– У васъ, очевидно, большія средства?
— Ахъ и не говорите. Намучился я съ ними… Вы уже уходите? Пойдемъ, я васъ подвезу на своей машин… Прогуляться хотите? Ну, пойдемъ пшкомъ…
Взявъ меня подъ руку, онъ зашагалъ подл, заискивающе глядя мн въ глаза и согнувшись въ своей великолпной шуб…
— Я былъ раньше такой бдный, что ужасъ: служилъ конторщикомъ, получалъ 40 рублей въ мсяцъ, но скопилъ сто рублей. Пришелъ одинъ товарищъ, говорить: «Давай купимъ пятнадцать стопъ бумаги, a черезъ недлю продадимъ». — «Давай». Купили по десяти рублей — черезъ недлю продали по четырнадцати. Подождалъ онъ. — «Давай, говоритъ, купимъ по пятнадцати, продадимъ по двадцати». Опять купили, опять продали. Понимаете? Длать ничего не надо, a только покупать, подождать, a потомъ продавать. Понялъ я, въ чемъ штука, сталъ одинъ работать. Даже дло проще пошло: прізжаю на бумажную фабрику: почемъ эта бумага? По восемнадцать! — Длайте тысячу стопъ. Вотъ задатокъ. Дашь задатокъ и ждешь. Черезъ
– Очень.
– Надо бы купить. Знаете что? Я въ лошадяхъ ничего не понимаю. Вы купите лошадь, съ этой самой… съ повозкой! A потомъ продайте мн съ надбавкой. Заработаете — и мн спокойне.
— Нтъ, я этими длами не занимаюсь.
– Жалко. На кого это вы такъ посмотрли?
– Дама одна прошла. Красивая.
– Серьезно, красивая? Да очень. Эффектная.
— Слушайте, a что если ее взять на содержаніе?
– Почему непремнно ее?!..
— Я въ этомъ, видите ли, ничего не понимаю, a вы говорите — красивая. Возьму ее на содержаніе, а?
– Позвольте! A вдругъ это порядочная женщина.
— Ну, извинюсь. Большая бда. Сколько ей предложитъ, какъ вы думаете?
— Ей Богу, затрудняюсь.
– Предложу три тысячи въ мсяцъ, чортъ съ нимъ…
Онъ догналъ даму, пошелъ съ ней рядомъ… Заговорилъ… На лиц ея послдовательно выразилось: возмущеніе, удивленіе, смущеніе, недоврчивость, колебаніе и, наконецъ, — радость, розовымъ свтомъ залившая ея красивое лицо.
Покупатель бумаги нашелъ самое нужное въ своей пустой жизни…
И подумалъ я:
«Теперь ты научишься и брилліанты покупать съ толкомъ, и обстановку выбирать въ настоящемъ стил, и лошадь y тебя будетъ не одна, a двадцать одна, и картины появятся такія, передъ которыми будутъ останавливаться не десятки, a сотни, и во всемъ поймешь ты смыслъ и толкъ… и когда поймешь ты все это, какъ слдуетъ — не будетъ y тебя ни картинъ, ни лошадей, ни брилліантовъ, ибо есть справедливость на земл, ибо сказано: изъ земли взять, въ землю и вернешься.
Да будетъ впослдствіи теб твое сорокарублевое жалованье пухомъ!»
«ПУБЛИКА»
Я сидлъ въ зал Дворянскаго собранія на красномъ бархатномъ диван и слушалъ концертъ симфоническаго оркестра, которымъ дирижировалъ восьмилтній Вилли Ферреро.
Я не стенографъ, но память y меня хорошая… Поэтому, постараюсь стенографически передать тотъ разговоръ, который велся сзади меня зрителями, тоже сидвшими на красныхъ бархатныхъ диванахъ.
– Слушайте, — спросилъ одинъ господинъ своего знакомаго, прослушавъ геніально проведенный геніальнымъ дирижеромъ «Танецъ Анитры». — Чмъ вы это объясняете?
— Что? Да вотъ то, что онъ такъ замчательно дирижируетъ.
– Простой карликъ.
– То есть, что вы этимъ хотите сказать?
— Я говорю — этотъ Ферреро — карликъ. Ему, можетъ быть, лтъ сорокъ. Его лтъ тридцать учили-учили, a теперь вотъ — выпустили.
– Да не можетъ этого быть, что вы! Поглядите на его лицо! У карликовъ лица сморщенныя, старообразныя, a y Вилли типичное личико восьмилтняго шалуна, съ нжнымъ оваломъ и пухлыми дтскими губками.
— Тогда, значитъ, гипнотизмъ.