Караван специального назначения
Шрифт:
Ахмед Али вошел в михраб — нишу, ориентированную на Мекку, и оглядел собравшихся. Взгляд его остановился на самом старом из них — высоком старике в туго подпоясанном байковом халате. Ахмед Али повернулся к нему и начал:
— Прежде всего давайте помолимся за нашу веру, за то, чтобы справедливость наконец восторжествовала и на неверных обрушилась кара аллаха. — Ахмед Али опустился на колени и зашептал молитву. Краем глаза он видел, как все присутствующие последовали его примеру. Закончив ритуал, вновь поднялся на ноги и, выдержав паузу, перешел к делу.
— Все вы знаете,
Ахмед Али замолчал, давая возможность собравшимся уяснить смысл сказанного.
— Но, может быть, кто-нибудь из вас считает, что я говорю неправду и Амануллу-хана нельзя назвать нечестивым? — неожиданно спросил он. — Может быть, кто-нибудь осмелится возразить?
— Аманулла-хан совершил много ошибок, но он мусульманин, — раздался из глубины мечети робкий голос.
— Вы так думаете? — спросил Ахмед Али, не поворачивая головы. — И другие, кажется, с вами согласны? Нечего сказать, хорошие времена наступают. Уже и муллы отказываются бороться за веру, — произнес Ахмед Али горько. Но голос его снова наполнился звучанием металла, и он продолжил: — Скажите мне, зачем понадобилось эмиру отвергать чалму? Почему он предпочел ей шляпы, принятые у неверных? Почему он отверг исламские одежды, которые носили наши предки? Почему он хочет снять чадру с наших жен и дочерей, выставить их напоказ для посторонних взоров? Отвечу — он делает это для того, чтобы унизить тех, кому дорога наша вера.
Ахмед Али был доволен собою — муллы слушали затаив дыхание.
— Аманулла-хан посылает наших детей в школы. Даже женщин он хочет заставить учиться. Зачем? Я спрашиваю вас, зачем он это делает? Может быть, он заботится об образовании и развитии науки? Нет, говорю я вам, нет! Истинный свет знаний несут лишь слова Корана, но он забывает о нем. Если так пойдет дальше, скоро наступят времена, когда каждому голодранцу будет наплевать на слова улема.
Ахмед Али подошел ближе к стоявшему перед ним старику.
— Вы мулла и всю жизнь посвятили тому, чтобы учить людей верно понимать Коран.
Старик кивнул с важным видом.
— Вы разъясняете людям смысл жизни, — продолжал Ахмед Али, — и, когда они не знают, как им поступить, они обращаются за советом к вам.
Старик снова кивнул.
— Но ведь ни вы, ни другие почтенные люди, пришедшие сюда, не знают того, чему учат в школах, не умеют читать по-английски и не помнят имена и годы жизни бывших царей неверных и прочую бесполезную чепуху. И никому эти знания не нужны. Не о мусульманской науке заботится Аманулла-хан. Иначе не стал бы эмир казнить улемов.
По залу прокатился одобрительный рокот, и Ахмед Али повысил голос. Он страстно говорил об уничтожении лунного летосчисления, об отмене приветствия «Салям», узаконенного пророкам, о том, что Аманулла-хан против заповеди пророка об обязательном ношении усов и бороды.
— Вы хорошо знаете, — закончил оратор, —
Когда зал опустел, Джаббар, почтительно глядя на Ахмеда Али, сказал:
— Вы были просто великолепны!
— Ты считаешь, я убедил их? — удовлетворенно спросил Ахмед Али.
— В этом нет ни малейшего сомнения, — воскликнул Джаббар.
— И они действительно поверили в то, о чем я говорил?
— Это не самое главное, — ухмыльнулся Джаббар. — Главное, они поняли, как нужно защищать свои интересы.
Он провел рукой по бороде, поправил халат и добавил:
— Согласитесь, Аманулла-хан поступил с ними жестоко. Эмир, конечно, человек умный, но здесь он явно просчитался. Раньше муллам и муэдзинам платили из государственной казны, а теперь они сами должны работать и добывать себе средства на жизнь. А к этому трудно привыкнуть. Будьте покойны, каждое ваше слово они разнесут по всему северу Афганистана.
— Ладно, — небрежно махнул рукой Ахмед Али. — Будем считать, что с этим покончено. Теперь займемся караваном…
Глава пятая
Широкая наезженная дорога кончилась, и теперь караван медленно двигался через узкое ущелье, по которому едва могли пройти верблюды. А когда уже казалось, что самое трудное позади, отряд вышел на карниз, под которым зияла казавшаяся бездонной пропасть.
Как обычно, Гоппе ехал во главе растянувшегося на полкилометра каравана, а Чучин замыкал процессию.
Три глухих удара раздались один за другим из самых недр земли. Конь испуганно рванулся, и Иван с трудом удержал его.
Метрах в десяти перед Чучиным дорога делала крутой поворот. Караван уже скрылся за изгибом. В поле зрения остался лишь один погонщик, ехавший на своей бурой приземистой лошаденке позади нагруженного двумя яхтанами верблюда.
Внезапный грохот оглушил Ивана. Сильнейший толчок едва не выбил его из седла. У жеребца подкосились ноги, и он опустился на колени. Иван с силой сжал шенкеля и обхватил жеребца за шею. Конь медленно поднялся и, трясясь всем телом, прижался к стене.
Гора гудела и дрожала. Сверху сыпались камни. Сначала небольшие, затем величиной с голову верблюда. Погонщик соскочил с лошади, Иван сделал то же самое.
Камни рушились на карниз и на боковую стену как раз в том месте, где дорога делала изгиб. Верблюд испуганно рванулся вперед, к изгибу, увлекая за собой погонщика, безрезультатно пытавшегося его удержать. На самом изгибе погонщик отступил, не удержался на ногах и, взмахнув руками, полетел в пропасть.
Чучин рванулся к обрыву, но новый град камней заставил его присесть и прижаться к стене. Камнепад кончился так же внезапно, как начался. Внизу, в ущелье, еще слышался гул падающих осколков, а сверху с легким шорохом сыпались тоненькие струйки мелкого песка. Иван некоторое время сидел не двигаясь, оглушенный внезапно обрушившейся на него тишиной, затем осторожно встал, осмотрелся.