Карибская эскапада
Шрифт:
— А теперь, мальчик, ты возьмешь бумагу и перо, и изложишь всё то, что говорил раньше — причём, постарайся написать обо всём как можно подробнее и грамотнее. Ведь ты, — здесь Судья неожиданно по-доброму улыбнулся, — и Конституцию читал, и Законы разные знаешь. А после этого сходишь в ближайшую харчевню — только в хорошую, дорогую, — и приведешь трёх солидных граждан нашей Республики, которые согласились бы стать твоими Свидетелями-Поручителями, — смотри, чтобы они хоть грамоту знали.
— Но ведь Вы же сами сказали, дон Мерри, что времени не хватает, что ничего уже не исправить, — здесь глаза Джедди недоверчиво и недобро прищурились, — Неужели Вы решили немного поиграть
И тогда старый, заслуженный Судья дон Сезар Мерри сказал Чеканную Фразу, доказывающую, что и среди Судей встречаются иногда далеко неглупые люди.
Глядя величественно и строго в глаза юного наглеца, он произнёс:
— Юность глупа и безрассудна. Она вольна делать беспочвенные предположения, менять суждения, совершать исправимые, или неисправимые никогда, ошибки… Бог ей судья. Но старость, если это, конечно, мудрая, а не впавшая в маразм старость — ошибаться права не имеет. Никогда. Она обязана точно знать всё наперёд. Иди, дружок, делай, что велено.
И, Джедди сделал то, что велено было — написал подробнейшее, на шести страницах, Прошение на имя самого El Senor Presidente, сбегал во всё ту же "La Golondrina blanko" и привёл с собой трёх, безусловно безупречных Свидетелей — Поручителей: милейшего и тишайшего капитана Большого Сида, гостившего на берегу по случаю пулевого ранения в левое, на этот раз, плечо; дона Сильвестра Кастро — в прошлом наглого и беззастенчивого контрабандиста, а ныне — уважаемого начальника городской таможни; и, наконец, мистера Джека Рида — Председателя Правления банка "Честные Деньги" — в далёком-далёком прошлом, специалиста по вскрытию бронированных ящиков самого различного назначения.
Эти уважаемые джентльмены без колебаний и раздумий торжественно заверили своими подписями — как своё полное согласие с Прошением Джедди, так и сам факт подачи сего Прошения Судье дону Сезару Мерри в означенный день от Рождества Христова.
Мудр и прозорлив был Судья Мерри — пригодилось это всё, и очень и очень скоро.
Вечером этого же дня взял Джерри у мистера Джона Рида чемоданчик с некими инструментами, сохранёнными уважаемым банкиром сугубо в качестве сувениров, глядя изредка на которые так приятно было повспоминать дни бурной молодости. И, пользуясь тем, что охранники, приставленные Comandante к гостинице "El Nacional", беспечно ушли праздновать именины капитана Большого Сида — больно уж настойчиво капитан приглашал, беспрепятственно вскрыл хлипкие двери гостиничного склада, где хранились клетки с полосатыми пленниками, открыл все запоры — да и выпустил кошачью братию на все четыре стороны.
И сошло бы, возможно, всё Джедди с рук, да вот только коты, оказавшись на воле, подняли невообразимый вой. Это они пели гимн Свободе — единственному и поэтому бесценному Достоянию кошачьей нации, — людям, погрязшим в своих мелких стремлениях к золоту, особнякам, модным машинам, власти и прочей дребедени, уже нипочём и никогда не понять, что такое она есть — Свобода, и какова её ценность.
Как бы там ни было, на все эти оглушительные вопли немедленно прибежали представители власти, да и «повязали» Джедди, как говорится, "с поличным".
Посидел он недельку в каталажке — а там уже и суд — не принято в Сан-Анхелино всякие там долгие расследования: попался, посидел-подумал — пожалуйте в суд, дабы участь свою узнать.
Дело это вызвало
Поскольку здание Суда чисто физически не смогло бы вместить всех честных горожан, пожелавших принять участие в Слушаниях, местные власти обустроили на одном из заброшенных пляжей специальную площадку — для Судьи Мерри была возведена из дорогущей импортной фанеры вполне достойная трибуна; для подсудимого смастерили широкую скамью из толстых пальмовых досок и глинистого местного кирпича, зрители же были вынуждены довольствоваться хлипкими ящиками из той же пальмовой древесины, служащими в другое время по своему прямому назначению — для перевозки в северные страны разнообразных тропических фруктов.
Злые языки утверждали потом, что кое-кто из местных чиновников весьма даже неплохо "погрел руки", списав на обустройство сего выездного Заседания Суда кругленькую сумму из казённых средств.
Само же Заседание прошло просто бесподобно — как утверждают некоторые местные патриоты, его описание в дальнейшем даже вошло в некоторые иностранные учебники, по которым в далёких странах обучают прыщавых юношей высокому искусству «юриспруденции».
Достопочтимый Судья Мерри выслушал потерпевшую сторону в лице почтенного профессора Бруно, походившего в этот момент на рассерженного торговца-менялу, которому подлые туземцы вместо обещанного изумруда в двадцать карат (за последний, кстати, уже по честному было уплачено десятью крупными жемчужинами, изготовленными из качественной чешуи сельди) — подло всучили кусок шлифованного бутылочного стекла.
Опросил свидетелей-зевак, не спавших в ту памятную ночь по самым различным причинам, и стражей порядка, принимавших непосредственное участие в задержании опасного преступника.
Глубоко задумался, перебирая своими толстыми пальцами некие бумаги, бумажки и бумажонки, не торопясь, закурил толстенную сигару, откашлялся, и, голосом Бога, изгоняющего слабовольного Адама и беспутную его подругу Еву из благословенного Рая, произнёс:
— Высокому Суду всё ясно. На лицо грубое и циничное преступление, нанёсшее значительный урон собственности как лично дона Бруно, так и всей уважаемой La Expidicion в целом.
Глухой ропот непонимания пронёсся над толпой — большинство собравшихся целиком и полностью были на стороне Джедди, одобряя его поступок. Да и вообще: Джедди — свой, Судья — свой, los gatos — свои, а La Expidicion — люди здесь чужие, поэтому подразумевалось, что и Процесс судебный пойдёт по другому, с акцентом на юный возраст подсудимого и его вполне простительное непонимание — по молодости лет — таких важнейших понятий, как "неприкосновенность частной собственности", "финансовые убытки", "недополученная прибыль" и пр.
Видимо, уловив настроение толпы, прозорливый дон Мерри продолжал:
Особенно мою грусть вызывает тот факт, что это беспримерное преступление совершил человек молодой, и даже — юный, — слушатели стихли и насторожились, — До каких пор, я вас спрашиваю, молодёжь будет наплевательски относится к нашим фундаментальным ценностям? Не пора ли дать этим анархическим настроениям достойный, жесткий отпор? — Вопрошал Судья.
— Кстати, — это он уже обратился к секретарю Заседания, вялому молодому человеку с лицом цвета недозрелого лимона, — Я настоятельно прошу записывать все мои слова скрупулезно и точно, дабы в случае жалоб одной из сторон на мои действия и решения, вышестоящий Суд мог бы в кратчайший срок разобрать эти жалобы беспристрастно и справедливо, — судья закрепил эту свою просьбу могучим ударом специального судейского молотка по чугунной сковородке.