Карибский сувенир
Шрифт:
Медузы, набившиеся в трал, очень похожи на прозрачные, студенистые шары. Раньше нам не приходилось встречать таких, и я нескольких медуз, как и многих рыб из предыдущих тралов, заформалинил.
Интересной оказалась и одна из губок — светло-оранжевая, плоская, словно гусиная лапа. На вид губка очень напоминает подводное растение. Но это — животное. На теле губки находится множество маленьких отверстий — ртов. Через них губка всасывает в себя воду и отцеживает из нее мелкие живые организмы, которыми питается.
Мне всегда доставляет удовольствие разбирать уловы, в которых встречаются
Другие крабы — плоские, синие с зеленым оттенком. Клешни у них длинные и тонкие. Непонятно, как краб может что-либо схватить такими хилыми мягкими клешнями. Как он на дне океана но запутается в водорослях? Но, несмотря на свои рахитичные клешни, синие крабы ведут себя более агрессивно: смело раскрывают навстречу матросским рукам свои клешни, пытаясь ущипнуть за пальцы.
В Атлантическом океане живут десятки различных видов крабов. Одни из них совсем маленькие, с ноготь мизинца. Живут они на плавающих в воде водорослях-саргассах; другие — крупные, с панцирем величиной с тарелку, — типичные обитатели дна. Здесь они находят себе пищу, прячутся в водорослях и среди камней. У крабов много врагов. За ними охотятся люди, рыбы, на юге Атлантики — тюлени-крабоеды и осьминоги. Обнаружив краба, осьминог хватает его своими щупальцами, подтягивает к мощному, похожему на клюв попугая рту и разгрызает хитиновый покров панциря краба, словно орешек. Особенно осьминоги опасны для крабов во время линьки.
Краб растет скачками. Сам панцирь не растет — увеличивается в размерах тело животного, упрятанное в панцирь. Наступает такой момент, когда крабу становится очень тесно в своей скорлупе. Он прячется где-нибудь между камней и затаивается. Там, в укромном местечке, панцирь его лопается, и краб вылезает из него, слоено из старой, тесной одежды. Линялый краб покрыт не панцирем, а тонкой кожицей, которая лишь со временем, напитавшись особыми веществами, становится твердой. Вот в это-то время, пока крабы мягкие, за ними с особенным рвением и охотятся осьминоги. Они плавают по дну, засовывают щупальца в расщелины. Обнаружив мягкого, слабого краба, мгновенно разрывают его на части.
Крабы питаются в основном падалью. Словно подводные санитары, они рыскают по дну, отыскивая погибших рыб и других животных. В том месте, где лежит крупная погибшая рыбина или в приливной полосе гниет занесенный песком сдохший дельфин, крабы буквально кишат.
А время течет. Медленно, когда помнишь о нем, когда смотришь на календарь и подсчитываешь дни: сколько прошло, а сколько еще осталось… И быстро, если в работе забываешься. Опять педеля… две, месяц промелькнули!..
Вот уже и третий месяц на исходе. События, большие и маленькие, интересные, забавные, а порой и грустные, работа — все это поглощает дни и недели, отпущенные нам на нашу дальнюю экспедицию.
Рейс подходит к концу.
Здесь, у берегов Британской Гвианы, мы отпраздновали день рождения Николая Хлыстова: ему стукнуло тридцать лет. Тридцать! Пожалуй, самый лучший, самый хороший мужской возраст. Когда еще рукой подать до прошедшей юности. Возраст, когда еще хочется просто так, из любопытства, вскарабкаться на раскачивающуюся мачту и когда в висках можно неожиданно обнаружить седой, упругий, словно проволока, волос.
Тот день начался для нас неважно: мы плохо определили место постановки яруса и матросы вытащили пустышку — на весь океанский перемет попался один беспутный марлин. И тот не клюнул, а зацепился за крючок хвостом. «По-видимому, просто кончил жизнь самоубийством!» — сказал Владик Терехов.
Мы сидели в душной и жаркой, будто газовая духовка, лаборатории, притаившись, как мыши, и слышали недовольный голос боцмана, шумевшего на палубе:
— Будь я адмиралом Флинтом, за такой ярус на рею некоторых вздернул бы! Или в трюм — на цепь!..
К счастью, боцман не грозный пиратский адмирал и, по-видимому, никогда им не будет. Поэтому мы делаем вид, что не слышим его возмущенных выкриков.
А вечером собираемся в каюте Хлыстова и, поздравив его с днем рождения, пьем кислое вино. На бутылках, в которых заключена эта невероятнейшая кислятина, красуется веселенькая этикетка с надписью «Столовое». Мы глотаем желтую жидкость, от которой лицо сводит судорогой и потом его нужно долго растирать ладонями, чтобы согнать с лица ужасную гримасу.
Настроение неважное, кислое… от усталости и вообще от тропиков. Все же мы северные люди, и нам хочется домой; хочется в лес — не в пальмовый, а в обыкновенный русский лес, где растут березы и ели, где на едва заметном ветерке трепещет серебряными листьями осина, где пахнет мхом, сыроежками и еловой смолой. Где распевают не диковинные заморские птицы, а нежно и печально тенькают обыкновенные синицы.
Хочется домой; хочется к тем, кто с нетерпением ждет нашего возвращения. Домой… Мы торопимся домой, а сами знаем — там, на родном берегу, мы будем торопиться в новый дальний рейс. Уж так бывает всегда. Так было, и так будет…
А Николаю мы подарили высушенный нос пилы-рыбы, пожелали ему прожить еще столько лет, сколько на пиле зубов, которых оказалось шестьдесят четыре, и все расписались на той пиле черной и красной тушью.
Мы недолго сидели все вместе: веселья не получилось. Все очень устали. А тут еще этот ярус-пустышка… Скоро Жаров ушел в каюту, а я вышел на палубу. Хотелось немного побыть одному.
С черного неба глазели на теплоход звезды и деловито излучал свет месяц. Напротив него виднелась крупная яркая звезда — Венера. Месяц тянулся в ее сторону острыми рогами. Месяц и звезда. Где-то я видел это и раньше… Ах да, на флаге Турции. Между прочим, эта же эмблема, срисованная с ночного южного неба, является официальным гербом и изображена на флагах Соединенною Королевства Ливия, Пакистана и Туниса.