Карл, герцог
Шрифт:
Гвискар не знал, кто перед ним, потому что видел его второй раз в жизни – первый случился едва не минуту назад, в галерее, мельком, вдалеке. Не знал и знал вместе с тем совершенно точно – это Фатар, Разбивающий и Создающий. О нем говорил Магома в лицо Гибор, о нем шептала Гибор в ухо Гвискара, о нем справлялся Гвискар у Жануария и в ответ услышал: «Убить его быстрее, чем увидеть».
Чтобы убить Фатара, Гвискару нужно было сейчас немногое – полтора шага вперед.
– Кто он? – спросил Фатар.
Ответ прозвучал откуда-то снизу – Гвискару почудилось, что говорит его левое бедро.
– Гвискар,
Гвискар скосил глаза к источнику этого откровения. Говорит голова Магомы в его левой руке, конечно. И он не может сдвинуться с места, конечно, потому что трещины, без которых нет и плит на дорожках любого сада, трещины тонкими и цепкими корешками врастают в тень его ног и держат крепко.
Гвискар сорвал злость на вещательной голове Магомы. Её раскроенные остатки упали вниз, к хищным трещинам, и те, послушные Фатару, но глупые, как и вся безмозглая природа, поймали их, ослабив хватку на гвискаровой тени.
В один прыжок он оказался в каменной чаше фонтана. Но Фатара в радужном струении уже не было – мокрые следы и несколько впереди них семенящий быстро-быстро карлик тянулись от фонтана и исчезали меж двух последних деревьев сада.
А секунду после хлопнула дверь в бронзовых узорочьях и дьявол меня прибери, сказал Гвискар, если я понял, на что ушло мое время между последним взмахом меча и этим мгновением, этим мвением, эиммением.
Гвискар отыскал Фатара, а Фатар соблаговолил быть отысканным спустя четверть часа. У двери, сплошь составленной из перевитых литых виноградных лоз, Гвискар рубился с троими. Двоих он убил, а последнего до поры до времени помиловал. Ему нужен был поводырь, ему нужен был передний браток, ему нужно было обмануть Фатара.
Коридором, низкий потолок которого арочно обымал головы впереди идущих, прошли двое. Гвискар руководствовался искренними признаниями своего спутника, а его спутник – искренней верой в то, что нельзя врать демону, каким представлялся отчасти справедливо неистовый Гвискар.
Двое – один спереди, другой за ним следом, вперив острие кинжала в спину первому – вошли в заветную дверь, которая драматично всхлипнула.
Гвискар был в сердце Велеса Красного и он настиг Фатара. Фатар ждал его без страха, потому что знал и силу, и слабость глиняных людей. Путей к их убийству куда больше, чем к созданию. Фатару были известны не менее восьми, но самым простым и действенным представлялось сокрушение их тени, отложившейся от тела на что-нибудь подходящее. Шелк, нафт, порох. Под рукой был только порох, да и то немного.
Когда дверь провозвестила появление Гвискара и Гвискар влетел во мрак колдовской обители в своей мокрой, окровавленной, изодранной одежде, Фатар был готов. Он знал, что теперь у него не будет союзника в лице, в голове умерщвленного Магомы и придется всё свершать с проворством лепездричества.
Фатар был верен себе. С семи ярчайших светильников упадала, обманчиво и сладостно шурша, толстотканная шора, свет проявлял незваного гостя во всём его подозрительном великолепии, а десница Фатара уже сообщила огонь пороховой западне на полу.
Шипящая дуга расползлась по крупицам, обращая серое в черное. Тень врага была сожжена без остатка. Враг повалился лицом вперед, исторгая хрип, недостойный глиняного человека.
Гвискар обманул Фатара. Мимолетный передний дружок, пораженный кинжалом Гвискара в спину, был мертв, Гвискар был жив, Фатару, только что испепелившему тень какой-то жалкой шестерки из колоды Зегресов, оставалось жить совсем недолго.
Чужой, неприятно легкий меч в руке Гвискара в погоне за сердцем Разбивающего и Создающего искрошил анфиладу демонов-покровителей среди прочей магической утвари. Фатар держал своё хозяйство на огромных возносящихся ввысь стеллажах, расставленных по стенам предтечами Эмпайр Стейтс Билдинг.
Фатару было некуда бежать и он, словно бы юнга, словно бы человек-паук, споро перебирая руками-ногами, полез вверх. Гвискар подпрыгнул, но острие его меча лишь нежно кольнуло Фатара в пятку – суетливый карлик успешно уходил в третье измерение.
Гвискар расхохотался. Он, Гвискар, здесь, среди пороховой гари и мускусной вони, загоняет на небеса вредного старикана, который мог бы коротать остаток сытой жизни в кругу прыщавых внуков, так нет, гляди, он туда же – Разбивающий и Создающий!
Фатар был уже на высоте четвертого этажа. Из-под его ног сорвался и полетел вниз исполинский тигль с какой-то философской отрыжкой. Гвискар учтиво отошел в сторону. Тигль разорвался с силой бомбического ядра и на Гвискаре прибавилось пурпурных оспин. Сандаловые плашки на рукояти меча, обляпанные рыжеватой бурдой, поспешили обуглиться. Гвискар поспешил брякнуть безобидное богохульство.
Фатару это понравилось. Обустроившись на четырнадцатой по счету снизу полке, он смахнул на Гвискара всё её содержимое – двенадцать томов Руми в золотых окладах, стопу пустых пергаментов, кучу мышиного кала и действующую модель человека по Абу-Сине.
– Подвязывай! – крикнул Гвискар скучным голосом. У его ног звонко дрожал воткнувшийся углом в пол одиннадцатый том.
Фатару не думалось подвязывать. Его душа рвалась вверх посредством падкого до жизни тела. Пальцы Фатара легли на край пятнадцатой полки. Легли в осязательное ощущение мягкого войлока – пыль, как заключили пальцы. Пыль на паутине – гордо уточнил кое-кто.
Кое-кто, скрытый во глубине вечных сумерек пятнадцатой полки, имел представление о пальцах Фатара через дрожательное ощущение. В мироздание кое-кого вторгся съедобный друг, несъедобный враг, нечто невразумительное – нужное укусить.
Как падал тигль, как падали тома Руми, как падал человек по Абу-Сине, так падал вниз Фатар, человек по Дарвину. Гвискар сопроводил его взглядом до самого одиннадцатого тома. Разбивающий и Создающий пропорол себе чрево об его золотой оклад.
Гвискар отрубил Фатару голову.
Гвискар растоптал плоского и алого (в прошлом – серого) паука, барахтавшегося в крови Фатара.
Гвискар вздохнул и осмотрелся.
Сопротивление было подавлено.
За внутренней пустотой Фатара придут двое в ультрамарине… (Гвискар снял с пояса Фатара трут и кресало; досадливо тряхнул головой, поморщился и осторожно вернул их умертвию; подошел к семи светильникам; наотмашь рубанул по ним сарацинским мечом; на толстотканные шоры, на пол, на расплющенное тело злого мудреца пролился огонь) …а над внешней пустотой будут трудиться простые законы вещного мира. Апейрон, бальтасар, флогистон.