Карл, герцог
Шрифт:
7
В ту ночь, когда ворота рая были распахнуты перед Альбин-Амади Зегресом босой ногой лучницы Гибор, мученицы Гибор, в венец той же ночи Гвискар и Гибор любили друг друга впервые и, стало быть, взаимоудивленно.
Когда в таком естественном деле, как любовь, что-то делается в первый раз, выходит нервически и замедленно. Рука не то чтобы ласкает, но пробирается словно лазутчик. Плоть не то чтобы трепещет, но дрожит. Зрачки всегда расширены, даже если ясный день истошно бел. Мужчина и женщина напряжены, словно ремни на заплечном коробе рудокопа,
И всё равно обычно получается скорее хорошо, чем плохо. В первый раз мужчина всегда скор на расправу. Во второй, который обыкновенно торопится по непросохшим следам первого, женщина помогает мужчине кончить, прохаживаясь указательным пальцем по мошонке. Естественно, помощь оказывается слишком действенной.
В глазах Гвискара – две маленькие воронки, как два зародыша тайфуна. Глаза Гибор – две луны, ставшие черными.
8
Они присмотрели друг друга, следуя в Сантьяго-де-Компостела в свите герцогини Бургундской. Гвискар, и.о. конюха, был хорошо сложен. Гибор, горничная Изабеллы, была как лимонный леденец – никто не возражал ее попробовать. Они подружились и скоро поладили. В один из таких дней Гвискар угостил Гибор семечками. Он не знал, что в местности, которой они следовали, хозяйничал брюшной тиф.
Они слегли в виду приюта св.Бригитты. Точнее, не нашли в себе сил подняться с постели после одного из тех взаимных поцелуев, после которых волей-неволей сплевываешь один-два-три коротких курчавых волоса. Так их и обнаружили.
Препоручив Гвискара и Гибор своему давнему протеже Жануарию, который вот уже шесть лет систематически подметал и подбеливал темные закоулки ее души, Изабелла двинулась дальше. Лекарства от брюшного тифа Жануарий, что не удивительно, не знал.
Когда Муса колотил цепным молотком в ворота госпиталя, Жануарий заметил двух ангелов, спустившихся за душами Гвискара и Гибор.
Они неуверенно пересекали внутренний двор. Похоже, ангелы просто не знали точно, где искать тех, за кем они пришли.
Жануарий, проводив сожалеющим взглядом ультрамариновые хламиды гостей, поспешил к Мусе.
«Отошли с миром», – заключил Жануарий по поводу Гвискара и Гибор, отпирая ворота. Как оказалось вскоре, заключил преждевременно.
А когда Муса ушел, излив на Жануария всю отстоянную в мыслительных бурдюках смесь, Жануарий понял, что весьма опрометчиво дал вольницу Гвискару и Гибор, позволив им умереть от брюшного тифа.
«Если кому-то и резать Зегресов, так это не мне, а им. Такую работу должны делать глиняные люди».
Жануарий наскоро затворил ворота за Мусой и со всех ног бросился туда, где лежали Гвискар и Гибор, заключившие друг друга в объятия вместо последнего причастия.
Жануарий успел как раз вовремя. Еще не раз он мысленно будет возносить хвалу вымороченной топологии госпиталя св.Бригитты, где могут замешкаться даже ангелы.
Звуков, голосов, шорохов не было. Но всё происходившее можно было бы увидеть, если бы нашелся такой отважный дурак-вуайер, у которого не пересыхало бы от увиденного в мозгу.
Жануарий отвесил земной поклон гостям, изложил свою просьбу и кратко описал то, что творится в безбожной Гранаде.
Жануарий рассказал о Зегресах и Абенсеррахах и назвал свои обстоятельства.
Жануарий замолвил за Гвискара и Гибор слово перед двумя в ультрамарине.
9
Гвискар с Гибор свалились на землю, уже побывав одной ногой на небесах. Словно пара жертвенных желудей, которых пресыщенная рука смахнула с алтаря.
Правда, именовались они теперь не «человеками», а «глиняными человеками».
Как ни странно, Гибор и Гвискар были Жануарию весьма и весьма благодарны.
«Спасибо в карман не положишь», только чуть длинней и гораздо вежливей сказал своим благодарным пациентам Жануарий и тут же предложил им возможность отличиться.
«Перебить Зегресов?» – спросила Гибор.
«А кто это?» – поинтересовался Гвискар.
Когда Жануарий объяснил, вопросы окончились.
10
Людей было много, и все они чувствовали себя неуютно, когда эти двое с крыльями за спиной ринулись с обрыва, а ведь там не два фута – как бы не двести.
Но, вопреки опасениям и, честно говоря, ожиданиям, под нездоровое улюлюканье, они тем не менее взмыли – Икару с Дедалом привет! – и, описав восходящий круг, вернулись на глазах у всего честного народа, дабы приземлиться в том же месте, откуда минуту назад стремглав бросились вниз.
И солнце не растопило воск, что скреплял перья их рукотворных крыльев – ведь солнца в тот день не было. Они выглядели счастливыми – мужчина и женщина. Он поцеловал её в сладкие губы – типа спасибо, что составила мне компанию. Она поцеловала его в ответ – типа не за что, было довольно весело и почти не страшно.
Они обратились к публике, а публика не отрывала от них взоров, и каждому кавалеру хотелось быть в роли Гвискара, а каждой даме – в роли Гибор, ведь и действительно это была славная чета.
Трудности в том, чтобы побыть эту самую минуту на их месте, вовсе никакой не было, ибо приглашали они всех желающих испробовать на себе греческое чудо и цену назначили не слишком высокую, но никто, однако же, не рвался. Это понятно.
Тогда они совершили ещё один полет, а потом ещё один, и всем на это посмотреть было в диковинку и в удовольствие, а им, видно, в радость было полетать.
Дело это и вправду новое среди магометан, ещё не ясно, позволительное ли, а уж христианам так точно нельзя – впрочем, христиан особенно и не было видно. Кроме этих самых летунов, которые точно были не мавры, а кто – бог весть.
Уже ближе к вечеру сыскался один смельчак, который со своей юной невестой отважился совершить сей чудесный полет. Однако по приземлении поцеловаться с бесстрашной спутницей ему не случилось – обоих тошнило беспощадно.
А под конец, привлеченный неизвестно чем больше – рекламой Хасана или доброй молвой – появился Али Зегрес, человек знатный и весомых добродетелей. С девушкой, которая ему жена, Фатима, и с десятком мавров, которые ему слуги.