Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
То ли из-за приближающейся свадьбы (Маркс как-то признался, что немного ревнует дочь к Лафаргу {46}), то ли из-за усилий по написанию второго тома «Капитала», то ли из-за денег — а быть может, по всем трем причинам — но в начале марта на Маркса обрушился целый букет болезней: кровоточивый опоясывающий лишай; высыпания карбункулов на бедрах спровоцировали «затрудненную походку», в довершение всего «перед глазами что-то вроде черной вуали… страшная головная боль и спазмы в груди». {47}
Тем не менее, в день свадьбы Маркс мужественно забинтовал все свои болячки, принял дозу мышьяка и надел торжественный черный сюртук. Затем, в сопровождении Энгельса, он направился в контору на Сент-Панкрасс, чтобы стать свидетелем на свадьбе своей дочери Лауры и Поля Лафарга {48}.
Его терзала боль, зато Энгельс был в ударе и блистал на той церемонии, через которую сам ни разу не удосужился пройти (его шутки и остроты во время свадебного обеда на Вилла Модена оказались даже чересчур пикантны для новобрачной, которая в слезах убежала из-за стола.) {49}
Во время медового месяца в Париже Лаура жадно впитывала новые впечатления — в столице Франции она была всего однажды, маленькой девочкой. Несмотря на дружелюбие и любовь ее окружения, она скучала по семье и каждый день писала в Лондон по несколько писем {50}, а в Лондоне по ней так же сильно скучала ее семья. Женнихен вспоминала, что день отъезда Лауры и Поля в Париж «был самым долгим и самым грустным, какой мне довелось пережить… Папа предложил мне прогуляться в Хит и выпить чая в долине. Его совету я последовала, но чай показался мне совсем безвкусным, и не было рядом никого, кто бы разделил со мной удовольствие от бутербродов с маслом… Вернувшись, мы расположились в гостиной, но после вялых попыток изобразить веселье — такое же неестественное, как у клоунов в пантомиме — мама и Ленхен сдались и отправились спать. Папа и Энгельс проговорили еще несколько часов, а я продолжала поддерживать видимость беседы, задавая Лине [Шолер] вопросы, на которые не ждала ответов». {51}
11 апреля, менее, чем через неделю после отъезда молодых в Париж, Маркс продемонстрировал, как он скучает по своему главному ассистенту — прервав медовый месяц Лауры просьбой посетить пять человек — либо библиотек в Париже, чтобы набрать там каталогов или обсудить «Капитал».
В качестве извинения он приписал:
«Ты, должно быть, воображаешь, дитя мое, что я люблю книги — ибо беспокою тебя просьбами о них даже в такое важное для тебя время. Но ты очень ошибаешься. Я — машина, приговоренная пожирать их, а затем, в переваренном виде, бросать их на навозную кучу истории». {52}
Лаура и Поль вернулись в Лондон в конце апреля абсолютно «влюбленными» — по словам Маркса — и поселились в апартаментах на Примроуз-Хилл, в нескольких минутах ходьбы от Вилла Модена {53}. Они приехали как раз вовремя, чтобы присоединиться к празднованию 50-летия Маркса, 5 мая. Энгельс, остававшийся в Манчестере, поднял тост за друга издали: «Я поздравляю, как никак, с полувековым юбилеем, от которого и сам нахожусь в двух шагах. Действительно, какими восторженными глупцами мы были 25 лет назад, когда хвастались, что к этому времени будем уже обезглавлены…» {54}
Свадьба Лауры осталась позади, это событие стало важной вехой в жизни Маркса, однако он все еще был слишком взволнован, чтобы садиться за работу над вторым томом и потому в конце мая, взяв с собой 13-летнюю Тусси, Маркс едет в Манчестер, чтобы развеяться. Буйная компания Тусси должна была стать прекрасным тонизирующим средством для находящегося в интеллектуальном тупике гения.
С малых лет Тусси отличалась удивительно живым умом. Круг ее интересов — несмотря на юный возраст — был необычайно обширен и колебался между литературой, театром и политикой. Ее школьные тетради были подписаны «Тутти-Фрутти», однако под обложками скрывались вырезки из газет, содержавшие статьи о сельском хозяйстве, состоянии деревни, проблемах канализации, заметки о французской истории — и рисунки невест в свадебных нарядах {55}.
Когда ей было 8, она считала себя сторонницей радикала Бланки, вогнавшего в дрожь французское правительство, и решительно стояла на стороне поляков во время их восстания против России в 1863 году. Дяде отца, Лиону Филипсу, она писала: «Что вы думаете о Польше? Я всегда держу за них кулачки, за этих маленьких храбрецов!» {56}
Будучи всецело погруженной в борьбу за неимущих, Тусси при этом наслаждалась воображаемой «богатой жизнью». Дом Маркса был для нее фантастической империей, в которой Женнихен исполняла роль китайского императора, а Тусси была ее преемником и потребовала изобрести особый язык, которым и пользовалась при написании писем (хотя адресат пребывал в связи с этим в неведении относительно содержания).
Другим — воображаемым — обитателем дома был Альберих, как правило, могущественный, но суровый гном {57}. Похоже, семья поощряла эти ролевые игры: когда домочадцы обращались к ней, то использовали мужской род, отчасти потому, что во всех играх и домашних спектаклях она предпочитала мужские роли, а отчасти — из-за ее отчаянного характера {58}. Ее родители не могли не видеть в дочери отголоски экстравагантного и артистичного характера Муша — хотя девочка родилась всего за несколько месяцев до его смерти — и потому обращение «он» можно считать и отражением их неизбывной тоски и скорби по своему мальчику.
Однако очаровательная девочка с черными локонами по пояс не подходила под определение «он»: она была пройдохой, плутом в юбке. Поездка вместе с отцом в гости к Энгельсу была чем-то сродни обряду инициации для Тусси. Они остановились в доме Энгельса, Лиззи и 7-летней племянницы Лиззи, Мэри-Эллен — и Тусси немедленно стала преданной дочерью Манчестера и самопровозглашенной сестрой фениев. Ирландские страсти в это время вновь начинают закипать — поскольку в лондонской тюрьме Ньюгейт казнен ирландец Майкл Барретт — за подрыв тюрьмы Клеркенуэлл (Барретт стал последним публично казненным преступником в Англии) {59}.
Ирландцы были в ярости после этой казни, и Тусси по-своему переписала «Боже, храни королеву!»:
«Боже! Храни наш зеленый флаг, Вскоре он воссияет везде. Боже! Храни наш зеленый флаг, Мирный и славный! Господь хранит наш зеленый флаг. Боже, храни наш зеленый флаг!»Кроме того, она начала читать газету «Ирландец», и газетчик благословил ее, сказав, что Тусси «скажет правду про нашу старую страну» {60}. Преисполнившись гордости, Тусси сообщила о своих достижениях Женнихен, которая шутливо пожурила ее за посещение памятного места нападения фениев на полицию и ирландских пабов: «Ты, маленькая бунтовщица! Тебя на днях схватит полиция, а потом осчастливит своим визитом и Энгельса». {61}
Маркс и Тусси провели в Манчестере две недели, и по возвращении Маркс написал Энгельсу: «Туссихен осложнила обстановку в доме, поскольку поет дифирамбы Манчестеру и открыто заявляет о своем желании вернуться туда, как можно скорее». {62} Когда Женнихен начала упрекать ее в том, что Тусси променяла ее на ирландцев и не выказывает должного уважения к «китайскому императору», девочка ответила: «Раньше я поклонялась одному человеку, теперь я поклоняюсь нации». {63}
Однако на север ее влекли не только ирландцы. Тусси очень любила Энгельса, у них была очень тесная эмоциональная и интеллектуальная связь, похожая на ту, что испытывал много лет назад ее отец. Энгельс послал Тусси 6 писем, и Маркс сообщил ему, что Тусси знает их наизусть {64}.