Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Маркс и Энгельс приветствовали его избрание. Энгельс провозгласил его знаком того, что заговоры фениев уступают место куда более революционным и эффективным методам борьбы — голосованию на выборах, которое еще и обеспечивает легальность происходящего {69}.
Женнихен пишет Кугельманну:
«В тот день, кода мы получили известие об избрании О’Донована — мы танцевали от радости. Тусси была просто вне себя».
Она добавляет, что Англия — «страна ужасов. В Лондонском Ист-Энде — голод!» {70}
Маркс и Энгельс были убеждены, что путь к освобождению рабочего класса начнется в Ирландии. Маркс писал: «Чтобы ускорить социальные преобразования в Европе, вы должны подтолкнуть катастрофу официальной Англии. Чтобы сделать это, атакуйте власть в Ирландии. Это ее самое слабое место. Ирландия потеряна, британская «Империя» рушится, и классовая борьба в Англии из сонной и хронической стадии переходит в резкое обострение».
Если будут освобождены рабочие самой индустриальной страны мира — считает Маркс — вскоре за ними последует и вся Европа {71}.
В то самое время, когда внимание Маркса и Энгельса было сосредоточено на Ирландии, континент уже сотрясали первые раскаты той бури, которая изменит жизнь пролетариата в следующем столетии. Страна, которая подарила революции почти всем крупным государствам Европы, начиная с 1789 года, снова готова была взорваться, и эпицентром, как всегда, был Париж.
10 января 1870 года кузен Наполеона III, принц Пьер Наполеон Бонапарт застрелил журналиста популярной республиканской газеты «Марсельеза», который приехал в дом Бонапарта в качестве секунданта одного бланкиста, вызвавшего принца на дуэль. Пуля, убившая Виктора Нуара, была расценена обществом как выстрел в сердце всех «левых» — ставших мощной политической группировкой во Франции {72}. На выборах в мае предыдущего года оппозиция набрала 45 % голосов, и 30 «красных» кандидатов были избраны в Законодательное собрание. Этот социальный сдвиг заставил Наполеона пойти на либеральные реформы, которые вызвали обеспокоенность даже у самых преданных сторонников императора, сохранявших верность ему на протяжении всего его невероятно долгого правления в течение двадцати лет — теперь они сомневались, способен ли стареющий монарх верно оценить новую угрозу, исходящую от «левых» и их армии рабочих {73}.
В своей резиденции в Тюильри Наполеон все еще мог тешить себя, слушая возгласы «Да здравствует император!», на которые не скупились его придворные и те, кто зависел от его милостей; кроме того, его поддерживала новая сила, появившаяся во Франции — капиталисты, которым было позволено строить свои собственные империи в обмен на финансирование трона.
Париж был бесспорно великолепен — результат политики, проводимой при Наполеоне III, а также возросшего благосостояния Франции. Однако социальные проблемы, существовавшие до его правления, никуда не делись, а в некоторых случаях даже усугубились. За пределами льстивого окружения императора недовольство все возрастало {74}.
Во времена Второй Империи заработная плата рабочих выросла на 30 % — но вырос и прожиточный уровень, на 50 % {75}. Организованные и осмелевшие рабочие уходили со сверхурочной работы, которая не могла удовлетворить нужды их семей, но чья продолжительность отнимала здоровье, даже жизни мужчин, женщин и детей, нещадно грабя их. Забастовки не ограничивались одним Парижем, однако население столицы было самым большим — и потому Париж вновь стал сердцем революции.
В 1869 году спонтанные протесты (attroupements) вспыхнули по всему городу. Мужчины и женщины собирались до тех пор, пока не заполняли полностью площадь или бульвар. Полиция могла вмешаться и даже произвести аресты — однако на следующий вечер еще больше мужчин и женщин заполняли улицы Парижа в едином порыве своего молчаливого протеста {76}.
Похороны Виктора Нуара 12 января стали поводом для менее стихийного и более многочисленного выступления против правительства. Около 200 тысяч человек собрались на Елисейских полях, чтобы почтить память Нуара — и бросить вызов Наполеону {77}. Луиза Мишель, подруга Лафарга по революционной борьбе, писала: «Почти все, кто собрался на эти похороны, возвращались домой республиканцами — или не возвращались вовсе».
Правительство предвидело проблемы: 60 тысяч солдат ждали приказа, чтобы контролировать действия толпы {78}. Однако, как бы этого ни хотелось людям, революция еще не началась. Холодные головы понимали: начнись она сейчас — будет бойня. Новое поколение молодых радикалов хорошо изучило уроки 1848 года.
Неизвестно наверняка, присутствовал ли на похоронах Лафарг, поскольку у него было достаточно личных проблем. 1 января Лаура родила дочку, которую назвали Женни. Ленхен так беспокоилась о ребенке после писем Лауры, что послала Лафаргам деньги для врача и акушерки, однако Поль заверил ее, что ребенок совершенно здоров, и отказался от услуг кормилицы, пояснив, что если малышка Женни откажется пить коровье молоко (тогда оно было единственной заменой грудному молоку), то он наймет кормилицу в Лондоне {79}.
Маркс с большим облегчением воспринял то, что Лафарг отошел от политики и сосредоточился на семейных проблемах. Прошлым летом Маркс приезжал в Париж на несколько дней — инкогнито — поскольку получил тревожное письмо от Лафарга-старшего, который опасался, что его сын совсем забросил занятия. Поль тогда уверил Маркса, что не политика отвлекла его от экзаменов, а здоровье Лауры, и обещал пройти испытания осенью {80}. К февралю он все еще ничего не сдал, однако продолжал оправдываться состоянием жены. Разумеется, Лафарг о ней и в самом деле беспокоился — но так же бесспорно и то, что, несмотря на то, что он говорил Марксу, политика стала его любовницей.
Через несколько недель после похорон Нуара Анри де Рошфор, редактор «Марсельезы», был арестован в Париже за призывы к восстанию против императора, содержавшиеся в статье памяти убитого журналиста {81}. Одним из адвокатов Рошфора стал известный республиканец Гюстав Флоранс. Флоранс был очень страстным — некоторые сказали бы, безрассудным — адвокатом тех, кого, по его мнению, обвинили несправедливо, и потому на арест Рошфора он сразу же откликнулся, провозгласив начало революции. Он встречался с Рошфором, когда того задержали, и в ответ на его арест немедленно организовал захват присутствовавшего при встрече полицейского комиссара, собрав и организовав группу из 560 человек, которая должна была выступать в роли народной милиции. Они отправились в рабочие кварталы и колыбель парижского радикализма — Бельвилль, где Флоранс планировал захватить оружейный склад и вооружить своих революционеров. Разумеется, эта авантюра провалилась: к утру Флоранс, призывавший народ к оружию, обнаружил рядом с собой всего одного пылкого, но совершенно незнакомого молодого человека {82}. В течение месяца Флорансу удавалось избежать задержания, после чего он бежал в Голландию, а затем и в Лондон. Там в марте он вступил в Интернационал и попал в дом Маркса {83}. (Тем временем Большое жюри признало Бонапарта невиновным в смерти Нуара.)
Рошфор был другом Лонге; впервые они повстречались в тюрьме Сен-Пелажи, в особом крыле для политзаключенных, потом Лонге неоднократно писал для «Марсельезы». Со своей стороны, Лафарг не имел личных или профессиональных связей с заключенным под стражу редактором. Тем не мене, он решил руководить газетой, пока редактор сидит в тюрьме. Как и молодой Маркс, Лафарг считал, что все, что ему нужно для выражения своих взглядов — это газета. Однако все его попытки казались сотрудникам «Марсельезы» смешными и нелепыми: прежде всего, он даже не был практикующим журналистом, и хотя его инициативы были встречены вежливо, по большому счету его игнорировали. В конце концов, дошло до того, что он не мог опубликовать в «Марсельезе» ни одной статьи {84}. Однако другому члену семьи повезло на этом поприще больше.