Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Сказав это, Наполеон покинул свой дворец в Сен-Кло и поскакал, окруженный громадной свитой (практически передвижной деревней), на восток — сражаться с Пруссией {4}.
Семья Маркса была ошарашена таким поворотом событий. Женнихен писала Кугельманну:
«Нелегко примириться с мыслью, что вместо борьбы за разрушение империи, французы жертвуют собой ради ее возвеличивания; что вместо того, чтобы повесить Бонапарта, они готовятся встать под его знамена. Кто мог представить это несколько месяцев назад, когда революция в Париже казалась почти свершившимся фактом?» {5}
С началом войны в рядах французской оппозиции возникло смятение; в ней было слишком много фракций, чьи программы были слишком разными. Что еще хуже, каждую из этих фракций возглавлял честолюбивый лидер — и все они считали, что только они и способны возглавить республику, если Наполеон падет. Левое же крыло, от либералов до Интернационала, было сильно ослаблено в связи с преследованием властей. Тем летом были осуждены обвиняемые в попытке убить Наполеона. По этому сфабрикованному делу проходили 72 человека; большинство из них приговорили к каторге на срок от 5 до 20 лет или ссылке. Среди них был и Флоранс {6}.
Маркс наблюдал за рабочим движением континентальной Европы из Лондона и рассматривал обстановку в свете франко-прусского конфликта: он пришел к выводу, что победа Пруссии была бы полезна. В Германии было две основных рабочих партии: Немецкий рабочий союз Лассаля и Социал-демократическая рабочая партия. Лидеры последней — Август Бебель и друг Маркса, Вильгельм Либкнехт; партия насчитывала 150 тысяч членов и приняла устав Интернационала в качестве собственного {7}. Маркс писал:
«Нужно только сравнить события в двух странах с 1866 года по настоящее время, чтобы понять, что немецкий рабочий класс превосходит французский и в теории, и в организации». {8}
Это была не просто политическая оценка. Маркс ожидал, что прусская победа докажет превосходство его собственной версии социализма над теорией Прудона, до сих пор господствовавшей во Франции.
Одновременно, независимо от личных пристрастий и ожиданий, Маркс и Интернационал настаивали, что члены организации должны воздерживаться от участия в конфликте. Это был основной принцип Интернационала: рабочие не должны сражаться в войне, развязанной их хозяевами и правителями. Французы протянули руку дружбы первыми. 12 июля, когда начало войны было уже неизбежно, в еженедельной республиканской газете «Le R'eveil» появилось обращение:
«Война из-за вопроса о преобладании или война в интересах какой-нибудь династии в глазах рабочих может быть лишь преступным безумием… Братья в Германии! Вражда между нами имела бы единственным последствием полное торжество деспотизма по обеим сторонам Рейна… Мы, члены Международного Товарищества Рабочих, для которых не существует никаких государственных границ, мы шлем вам, как залог неразрывной солидарности, добрые пожелания и привет от рабочих Франции». {9} [67]
67
Русский перевод дан по: К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения, Т. 17.
Немецкие рабочие быстро откликнулись тремя посланиями французам — одно было напечатано в немецкой газете, два других — во французских оппозиционных газетах. Берлинский Интернационал писал:
«Мы торжественно обещаем, что ни звуки труб, ни рев пушек, ни победы, ни поражения не отвлекут нас от основной нашей работы: объединения детей труда во всех странах». {10}
В день начала боевых действий Маркс от имени лондонского отделения Интернационала пишет «Первое воззвание о франко-прусской войне», заявляя в нем, что «альянс рабочих всех стран неминуемо убьет войну». {11} Напечатанное в виде листовки, «Воззвание» затем было перепечатано в английской прессе и своей пацифистской позицией заслужило горячее одобрение английского философа и экономиста Джона Стюарта Милла, а также Квакерского Общества мира, базирующегося в Лондоне и пожертвовавшего деньги на повторный выпуск листовок, с тем, чтобы распространять их еще шире. Эти средства — на которые было напечатано 30 тысяч листовок, в том числе на французском и немецком языках {12} — сделали антивоенные прокламации Маркса самой распространенной и читаемой его работой.
Тем временем Энгельс буквально наслаждался военным конфликтом — не покидая своего удобного рабочего места и занимаясь аналитикой перспектив происходящего. Он начал писать серию статей, посвященных военной кампании, для популярной лондонской газеты «Пэлл Мэлл Газетт». Сначала договорились, что он будет присылать по две статьи в неделю, однако его «Заметки о войне» были настолько информативны, а предсказания настолько точны, что редактор написал ему с просьбой присылать столько статей, сколько захочется и удастся написать. Энгельс напишет 59 таких статей, первые 3 будут подписаны «Z», остальные выйдут без подписи автора {13}. Энгельс — не без гордости — жаловался, что его статьи передрали все газеты Англии {14}.
В душе, да и по опыту Энгельс был артиллеристом, однако успех «Заметок о войне» побудил Женнихен еще и повысить его в звании. Она дала ему прозвище Генерал — и с этого момента вся семья Маркс и близкие друзья только так и станут его называть {15}.
Первую кровь французы пролили 2 августа, во время перестрелки возле приграничного немецкого города Саарбрюкен, к востоку от Парижа. Двумя днями позже, в эльзасском городе Виссембурге Франция потерпела внушительное поражение и потеряла одного из лучших своих генералов {16}. Тем не менее, в Париж шли циничные в своей лживости рапорты о том, что французская армия победоносна, а прусский принц капитулировал. Акции подорожали на 4 %, так как многие инвесторы купились на эту ложь. Однако к 9 августа французы потерпели три поражения за 6 дней — и страна начала всерьез задумываться о своем политическом будущем в случае поражения Наполеона {17}.
Маркс боялся, что оппозиция расценит этот момент как благоприятный для провозглашения революции. И в лучшие времена такое решение было бы опасным, однако сейчас, без единой оппозиции и в разгар войны оно стало бы катастрофическим {18}. Однако на деле все вылилось в народное собрание на площади Согласия 9 августа; толпа парижан с надеждой ожидала провозглашения республики, однако разобщенность левых была такова, что ничего подобного не произошло. Люди расходились по домам, терзаемые опасениями, что Париж может быть захвачен прусскими войсками, а правительства, способного защитить страну, у них нет {19}.
11 августа в столице объявили осадное положение: прусская армия вторглась на французскую территорию {20}. В июне Лаура и Лафарг переехали в городок Левалуа-Перре под Парижем. На новом месте они прожили всего несколько недель, и теперь им было приказано уезжать — их дом находился в непосредственной близости от военных укреплений, и его должны были снести и пустить на стройматериалы. Они пообещали семье в Лондоне, что вскоре переедут к родителям Поля в Бордо, подальше от сражений, однако в конце августа все еще не двинулись с места. Лафарг стремился вернуться в Париж {21}. Во время своих частых поездок в столицу он видел, что город постепенно погружается в хаос, но, тем не менее, готовился продержаться там вместе с Лаурой и Шнапсом как можно дольше. Маркс был в ярости от его нерешительности и почти рычал в письме к Энгельсу: «Дурацкое затягивание поездки в Бордо непростительно!» {22} Наконец, 2 сентября началась массовая эвакуация гражданского населения из Левалуа — подальше от фронта и Парижа, на юг. Они даже не понимали, как им повезло. В этот же день французская армия была разгромлена. Более 100 тысяч французских солдат попали в плен, среди них — император. Наполеон капитулировал {23}. Эта новость достигла Парижа только в полночь 3 сентября. По мере того, как она распространялась по городу, люди выходили на улицы, бежали на площади и бульвары, крича от страха и отчаяния {24}. На следующий день, в воскресенье, политические лидеры собрались, чтобы решить, следует ли констатировать конец правления Наполеона, подтвердить продолжение войны с Пруссией и провозгласить Временное правительство национальной обороны. Самый животрепещущий вопрос заключался в том, поддержит ли подобные решения армия. Ответ пришел быстро — и был проникнут глубоким символизмом. Национальные гвардейцы и парижский гарнизон строем промаршировали к Пале-Бурбон на левом берегу Сены, близ Пон де ла Конкор — где заседало правительство. Когда военные приблизились к дворцу, стало видно, что к штыкам и стволам их ружей прикреплены зеленые ветки: они не собирались выступать против нового правительства. Раздался крик, прозвучавший эхом призыва 1848 года — кто-то внутри дворца крикнул «В ратушу!» {25} Толпа устремилась к мэрии, где ветеран революции, Леон Гамбетта, взобравшись на подоконник, провозгласил Французскую Республику. Почти 300 тысяч человек встретили его слова одобрительным ревом. Следующей целью стал дворец Наполеона в Тюильри — 60 тысяч человек направились туда, чтобы спустить императорский штандарт {26}. Императрица Евгения уже бежала и была на пути в Англию {27}. Десятки тысяч немцев, проживающих в Париже, уже бежали или пытались сделать это; Гар-дю-Нор был до отказа переполнен людьми, стремящимися попасть на поезд и уехать, прежде чем их заклеймят, как врагов Франции и предателей {28}.