Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Тусси писала Женнихен:
«Это действительно было очень интересно: миссис Б. рассказала мне столько интересных вещей о Келли и Дейзи, которых миссис Б. хорошо знала, бывала у них дома и виделась с ними по 3–4 раза в неделю». {51}
Энгельс познакомил Тусси с немецкой литературой. В июне он заставил ее читать Гёте, эпос и народные сказки, все на немецком языке и совершенно самостоятельно. Вместе же они осилили сказки Дании {52}.
Однако ярче всего Тусси запомнила тот день и радость Энгельса, когда он избавился от того, что Маркс назвал «египетским рабством» {53}. 1 июля 1869 года Энгельс завершил свою карьеру в бизнесе. Годы спустя, Тусси напишет:
«Я никогда не забуду триумфальный возглас «в последний раз!», который он издал, натягивая сапоги утром, чтобы в последний раз отправиться на работу. Несколько часов спустя, когда мы все ждали у дверей его возвращения, он появился на лужайке перед домом. Он вертел в руках трость и пел, лицо его сияло. Затем мы все вместе уселись за праздничный стол, пили шампанское и были очень, очень счастливы». {54}
Энгельс писал Марксу: «Ура! Сегодня мой добрый бизнес окончен, и я — свободный человек… Тусси и я отметили мой первый день свободы долгой прогулкой в полях». {55}
Энгельс покинул фирму Эрмен&Энгельс с 12 500 фунтами в кармане (на нынешние деньги — около 2 млн. долларов) {56}. Он сообщил матери, что чувствует себя новым человеком.
«Этим утром, вместо того, чтобы отправиться в хмурый неприветливый город, я наслаждался прекрасной погодой, гуляя по полям; а за моим прекрасным столом, в хорошо обставленной комнате, где можно открыть окно и не опасаться вони фабричного дыма, где цветут в палисаднике цветы и шумят деревья перед домом — здесь можно работать совсем не так, как в тесной комнатушке на складе с мутными окнами, выходящими на пивную». {57}
Празднование длилось несколько недель. Энгельс был единственным, кто работал — и все же все его домочадцы чувствовали себя освободившимися от тяжкого груза. Он забрал всех своих женщин — Лиззи, Тусси, племянницу Лиззи Мэри-Эллен — и даже собаку Дидо на 6-мильную прогулку, которая завершилась в пабе, где Лиззи и Тусси выпили столько пива, что домой пришлось возвращаться на поезде {58}. В другой раз Тусси описывает Энгельса «пьяным до состояния желе» — после празднования его освобождения вместе с друзьями со склада.
Недели спустя, они все еще праздновали. В один особенно жаркий июльский день — писала Тусси — Энгельс отправился на общественный пикник, устроенный «Периодическими дамами» и «Лордами-творцами» — а Лиззи, Тусси и служанка Сара провели весь день и вечер, попивая пиво и кларет. Энгельс вернулся и обнаружил их «лежащими вповалку на полу, без верхней одежды, босых, в одних рубашках и нижних юбках».
На следующий день они наблюдали, как через Манчестер проезжают принц и принцесса Уэльские. Тусси написала Женнихен: «Как было бы забавно, если бы дети, встречая их пели песенку «Принц Уэльский попал в тюрьму Бель Вю/ За то, что ограбил человека за пинту эля…» {59}
Таково было образование, полученное Элеонорой Маркс тем летом.
Обучение, однако, не ограничилось Манчестером. Осенью Энгельс загорелся идеей отправить Тусси и Лиззи в Ирландию. Тусси была страстной поклонницей всего ирландского — она читала романы, она знала песни, она умела читать наизусть стихи на гэльском — и теперь она увидела обезлюдевшие зеленые холмы, заброшенные деревни, бесформенные горы грязи и глины, на верхушках которых курился дымок — это означало, что внутри бесформенной хижины живут люди… Чумазые, босоногие, едва одетые дети бегали по влажным и сырым улицам Дублина, Килларни и Корка. Тусси видела и солдат, едущих конным строем — в новой форме, в высоких кожаных сапогах, с оружием наизготовку. Энгельс описал Ирландию как страну «в состоянии войны»:
«Королевские солдаты повсюду, целыми отрядами, с ножами, штыками и револьверами на поясах и полицейскими дубинками в руках; в Дублине конная батарея проехала прямо через центр города, чего я никогда не видел в Англии».
Ирландские богачи — союзники англичан — были в ужасе от местного населения, которое, хоть и было плохо организовано и обучено, по численности многократно превосходило помещиков, пользовавшихся всеобщим презрением.
Вернувшись в Манчестер, Энгельс шутил, что Тусси стала еще большей ирландкой, чем была до отъезда {60}, но эта поездка и в самом деле оставила неизгладимый след в душе девочки — так же, как поездка Маркса и Энгельса в Манчестер 24 года назад потрясла ее отца. Тусси выросла на подобных историях. В ее мире правительства всегда были репрессивными, а люди были лишены своих прав. И все же, столкнувшись лицом к лицу с голодными и нищими людьми, увидев беспощадную мощь людей вооруженных и направленных государством убивать… она изменилась. Она все еще была бесхитростной и веселой девочкой — но ее политические взгляды оформились и созрели. Теперь ее письма стали более рефлексивными. В них уже проскальзывали нотки той женщины, которой она станет — женщины, посвятившей жизнь труду до изнеможения ради и во имя всех нечастных и обездоленных. Маркс когда-то написал, что из всех его дочерей Женнихен более всего на него походила. Но заканчивалась эта фраза словами о том, что Элеонора — была им.
Причиной такого заметного увеличения мер безопасности в Ирландии стал растущий гнев населения в ответ на издевательства английских тюремщиков над ирландскими заключенными. Аресты были произведены еще в 1865 году, тогда же начались гонения на прессу, в результате чего в тюрьму попала почти вся редакция газеты «Ирландский Народ» в Дублине, включая ее руководителя, Иеремию О’Донован Росса. Обвинение утверждало, что газета пропагандирует идею перераспределения собственности в пользу бедных и убийства представителей правящего класса, включая высшее католическое духовенство.
По этому делу было арестовано 30 человек {61}, нескольких приговорили к 20 годам каторжных работ — за подобные преступления обычно давали не больше полугода тюрьмы {62}. В следующем году аресты продолжились, и ирландцы, арестованные за так называемые политические преступления, получили столь же суровые приговоры.
24 октября 1869 года в Гайд-парке прошла демонстрация в поддержку амнистии для ирландских заключенных. По настоянию Тусси Маркс, Женни и Женнихен приняли в ней участие {63}. Огромный парк в центре Лондона почернел — из-за траурных одежд десятков тысяч собравшихся людей. Небо, по контрасту, было безоблачным и ярким. Самодельные зелено-бело-красные флаги и транспаранты с лозунгами «Неповиновение тирании — долг перед Богом» и «Держите порох сухим!» реяли над толпой, на высоких шестах поднимались красные якобинские колпаки — символ революции. Парк был заполнен народом, дети оккупировали деревья, чтобы лучше видеть выступавших и слышать, как их родители поют ирландские баллады и «Марсельезу» во время этого шумного протеста против действий английской короны {64}. Газеты, по своему печальному обыкновению любящие преуменьшить количество собравшихся, написали о 70 тысячах — и «позорном провале» акции {65}. Маркс назвал ее «оглушительным успехом» {66}.
Чтобы утихомирить людей и снять напряжение в Ирландии, премьер-министр Уильям Гладстон еще в предыдущие месяцы предпринял некоторые шаги, но их посчитали неадекватными. Люди хотели не только справедливости, но и независимости {67}.
Менее, чем через месяц после демонстрации в Гайд-Парке, ирландские избиратели использовали английские выборы, чтобы посмеяться над политической и юридической системой: они избрали О’Донована Россу депутатом от Типперери в британской Палате Общин {68}. В это время он находился в английской тюрьме.