Карло Гольдони. Комедии_Карло Гоцци. Сказки для театра_Витторио Альфьери. Трагедии
Шрифт:
Дерамо оказывается одетым в богатое платье. Тарталья одет в рваное рубище, сквозь дыры которого видно его голое тело.
Анджела
(в восторге)
Ты нам поможешь, небо!Дерамо
О мой друг!Тарталья
Я цепенею! Стой!Дурандарте
Терпи, преступник! Возвеселитесь, должное свершится!(Ударяет жезлом.)
Голова
Анджела
О мой Дерамо!..Дерамо
Анджела моя!..Обнимаются.
Тарталья
(в ярости и отчаянии)
Куда укрыться мне? Куда бежать? Проклятая любовь и честолюбье Проклятое! Проклятый миг, когда Я стал предателем! Бегу в пустыню!(Хочет бежать.)
Дурандарте
Стой, негодяй! Ты должен от стыда Здесь умереть! Пусть станет этот зал Открытой площадью! Пусть соберется На зрелище толпа! Дрожи, беснуйся!(Ударяет жезлом.)
Комната превращается в площадь, роскошь и глубина которой зависят от желания и от размеров театра.
Явление последнее
Все актеры, стража, народ. Тарталья, обезумевший, бегает по сцене.
Тарталья
О, кто меня застрелит, кто застрелит? Взгляните, в этом чудище Тарталья Судьбою заключен! Я негодяй!Все выражают изумление.
Клариче
(плача)
Что вижу я? Что слышу я? О, боже! Отец! Отец!Тарталья
Не надо плакать, дочка. Я недостоин слез! Забудь отца, Преступного отца! Пусть все забудут Противное чудовище! Стыдом Я мучусь, и раскаянье терзает Так грудь мою, что я лишаюсь света И ненавистной жизни! В полной мере Дерамо отомщен! Но невиновна Моя Клариче! Государь, за что Платиться ей? Пусть выйдет за Леандро! Ее не оставляйте. Кроме вас, Нет у нее отца другого. Зависть, Страсть, честолюбие меня сгубили. Вот чем я стал… От боли умираю, От корч…(Дрожа.)
От бешенства! Вот смерть моя! Вот страшный бес. О, горе мне! Я умер!(Падает мертвым.)
Панталоне
Я не знаю, чего во мне больше — страха, радости или любопытства узнать, в чем здесь дело!
Леандро
От изумленья каменным я стал!Клариче плачет, остальные выражают ужас и недоумение.
Дерамо
Друзья, прощаю ваше изумленье ВДурандарте
Не хочет власти! Всем он возвещает, Что ныне тайнам магии конец! Я больше не волшебник! Пусть упрямо Разгадывает физика загадку О голосах и членах, что, блуждая От тела к телу, остаются те же. Такой конец послужит для ученых Предметом спора! Пусть возобновится С мышами и толченым табаком Веселый пир! А вы, мои друзья, Раз мы, звериный образ принимая, Чтоб вас развлечь, достойны снисхожденья, Утешьте нас, по крайней мере, знаком Хвалимой всеми вашей доброты!Турандот
Перевод М. Лозинского
Китайская трагикомическая сказка в пяти действиях. {46}
Предисловие автора
Многие лица готовы были признать, что «Ворон» — представление с большой внутренней силой. Другие, не менее многочисленные, хотя и были захвачены этой силой и охотно по нескольку раз смотрели пьесу, тем не менее не хотели признать за ней существенных достоинств. Они голословно утверждали, не стараясь даже подкрепить свое мнение убедительными доводами, что веселье доблестных масок, которые, кстати сказать, очень мало участвовали в данной пьесе, фантастические появления и превращения человека в статую и статуи в человека — единственные причины того, что пьеса так счастливо удерживается в репертуаре.
23
Перевод предисловия М. Осоргина.
На деле, однако, единственная причина того, почему данные лица не хотели признать за бедным «Вороном» никаких достоинств, заключалась в его заглавии и неправдоподобном содержании. Эти неблагодарные люди заставили меня выбрать из восточных сказок забавную сказку о Турандот и сделать из нее представление, в котором хотя и участвуют маски, но они едва заметны и введены только для того, чтобы их поддержать, а фантастическое и чудесное отсутствует совершенно.
Я хотел, чтобы три загадки китайской принцессы, преподнесенные в искусно созданных трагических обстоятельствах, дали пищу для первых двух актов, а затруднения в отгадывании их составили содержание остальных трех. Таким образом, получилось пятиактное представление, наполовину серьезное, наполовину шутливое.
Три загадки и два имени — разумеется, огромная база для театрального спектакля и для того, чтобы держать просвещенную публику целых три часа прикованной к сцене, в серьезности, так мало соответствующей содержанию пьесы. Мои недоброжелатели, с их исключительными дарованиями, имея в руках подобный прекрасный сюжет, несомненно, сделали бы из него знаменитейшую пьесу, гораздо лучше моей и которая, несомненно, имела бы огромный успех. Я готов с этим согласиться.
Ввиду простоты этой смешной сказки, лишенной всяких превращений и колдовства, я решил выбросить из нее ненравившееся мне рассуждение о важности превращений, хотя я и не сомневался в том, что все его положения — чистейшая правда. Превращения, в большинстве своем печального характера, помещенные мною в мои сказки, представляли собой лишь завершение обстоятельств, заблаговременно подготовленных, разработанных и соответственно окрашенных, которые могли привлекать внимание зрителей столько времени, сколько мне было нужно, и держать их в красочном обмане до самого момента превращения. Подобный прием, использованный мною со всем напряжением моего слабого дарования, был прекрасно подмечен людьми прозорливыми, и если бы глупые насмешники обратили внимание хотя бы на тот факт, в какой упадок пришли обычные чудеса и чертовщина импровизированной комедии после моих вздорных сказок, они могли бы обнаружить истину, не применяя к делу с пошлой злонамеренностью отсутствующие у них таланты.