Карнавал
Шрифт:
– Ты этого не поймешь, – сказал Мафусаил, – но недавно я проснулся еще раз. Ты не поймешь, но я все равно скажу. Это так, будто ты протираешь паутину, за которой зеркало. С каждым движением ты видишь все больше. Если ты такой умный, то скажи мне, почему щелкают пальцы.
– Я не буду выполнять твоих условий!
Мафусаил снова отвернулся к большеносому.
– И что же? Ты меня застрелишь?
– Наверно. Да.
– Тогда стреляй.
– Я не буду выполнять твоих условий, – сказал цареубийца, в этот раз спокойнее. Сознание собственной силы это наилучшее успокаивающее средство, даже если это сознание – всего лишь иллюзия.
– Нет, не застрелишь, – сказал Мафусаил, – потому что ты не похож на меня.
Цареубийца молчал.
– Видишь, как ты глуп, – продолжал Мафусаил, – ты даже не понимаешь моих слов. Не стоит обижаться, я подозреваю, что все люди таковы. Смотри, а его пальцы не щелкают.
Он подергал большеносого за пальцы. Тот застонал.
– А сейчас будут щелкать, слушай.
Он сломал большеносому палец и одновременно ударил его по лицу. Был слышен хруст.
– Ну как, слышал? Звук не тот, но все же неплохо. Теперь ты понял, почему ты меня не убьешь?
– Сейчас я выстрелю, – сказал цареубийца.
– Не выстрелишь, потому что станешь таким же, как я. А ты ведь всегда считал себя особенным, правда? Тебе не хватит жестокости, поэтому ты меня не победишь. Ты же хочешь остаться человеком?
– Я человек.
– Нет. Человек – тот, кто смог победить свою жестокость. Я не человек. И ты не человек, пока ты не победил себя.
Он сломал еще один палец.
– Теперь стреляй, если сможешь.
Цареубийца сжался на стуле.
– Знаешь, почему ты не можешь выстрелить? Поэтому что я тебе морочу голову. Ты привык прислушиваться к словам, а сейчас ты ничего не понимаешь. Ты не знаешь, что тебе делать. Не думай – стреляй. Или я тебя заставлю.
– Нет.
– Теперь уже лучше, – сказал Мафусаил, – я знаю, тебя учили всю жизнь тому, что такое добро и что такое зло. Учили тому, что убивать нельзя. У тебя был котенок?
– Да, когда я был маленьким.
– Ты его любил?
– Да, но он пропал.
– Да, ты его любил. В тебе действительно нет жестокости. Но сейчас ты выстрелишь.
Он подошел к цареубийце и взял его за левую руку.
– У тебя такая маленькая рука, как у женщины. Интересно, хрустят ли твои пальцы?
Цареубийца заметно задрожал.
– Вот и все, – сказал Мафусаил, – теперь ты меня боишься, а значит, в тебе уже нет никакой силы. Теперь ты сможешь выстрелить, только если я тебе прикажу.
– Нет.
– Страшно, да? Убей меня, и все кончится. Я ведь все равно заставлю тебя выстрелить.
– Ты сумасшедший.
– Да, я сумасшедший и я никогда не стану человеком. Поэтому ты должен убить меня.
– Нет.
– Тогда я тебе расскажу, что будет дальше. Они хотели сделать из меня человека и дали мне разум. Мой разум растет с каждой минутой. Но человек – это не разум, а дух – то, чего не смогут усилить никакие чудеса науки. Они смогли меня сделать лишь зверем – крысой, которая убивает других крыс. Это сильнее меня. Я убью тебя я уйду, и стану убивать других. Я это понимаю ясно, так ясно, как ты ничего не понимал в твоей глупой жизни. Пока не поздно, ты можешь меня остановить. Останови меня.
– Нет, – сказал цареубийца. – Ты знаешь, чем можно остановить разъяренного льва!
– Не знаю, я только несколько часов живу на свете. Наверное, силой. Сила рождает страх.
– Нет, – сказал цареубийца, – мужеством и любовью. Если ты убьешь меня, то ты больше никого не сможешь убить.
– Почему? – спросил Мафусаил.
– Потому что сегодня я тебя победил.
– Разве?
– Чтобы победить жестокого человека нужно вначале победить жестокость внутри себя. Иначе придется сражаться с двумя жестокими людьми.
Мафусаил задумался.
– Я этого не знал, – сказал он, – но может быть, ты меня обманул. Я проверю.
Он ударил цареубийцу и отобрал у него пистолет. Прицелился в голову, выстрелил.
– Нет, – сказал он, – это было похоже на правду, но это не было правдой. Напрасно ты не выстрелил первым.
Он осмотрелся в поисках выхода. Подошел к двери. Повертел ручку, без усилия вырвал ее. На месте ручки осталось темное отверстие, по форме напоминающее грибок, нарисованный в букваре. По бокам грибка остались еще две черные точки. Мафусаил внимательно осмотрел вырванные шурупы и, потеряв интерес, бросил ручку на пол. Пистолет он сунул в карман; карман сразу обвис.
Он открыл дверцу и вошел в маленькую комнату. Это была умывальня. Два крана, белый и черный. На черном привязана ленточка. Мафусаил открыл краны. Оба крана стали плеваться холодной водой. Они вели себя, как невоспитанные близнецы.
У него вдруг закружилась голова. Это продолжалось несколько секунд, а затем он проснулся снова. Он осмотрелся, замечая детали. Он заметил, что черный грибок вырванной ручки изнутри кажется светлым, заметил две зеленых кнопки на баке с водой, заметил надпись (пока непонятную): 380 В, заметил сгоревшую спичку, положенную кем-то на выступающий уголок стены. Он почувствовал, что был слеп до сих пор.
Он мыл руки очень долго, несколько раз закрывал кран и принимался мыть снова. Моя руки, он размышлял, думал, для чего он это делает, и думал, что стал думать по-новому: о самом себе. Внутри себя было не меньше деталей, чем снаружи. Наконец он закрыл кран и вышел.
На улице было ветрено. Погода обещала дождь или тающий снег, но ни дождь, ни снег не спешили выполнять ее обещания.
Мафусаил шел, наклонив голову, глядя лишь под ноги – иначе огромная масса новых деталей не успевала размещаться в его сознании. Его мягкие тапочки сразу же наполнились обжигающе холодной водой, но вода сразу же стала просто холодной, потом потеплела и прилипла к ногам и стала целовать их с чмокающим звуком. Он вспомнил это ощущение и вспомнил так много, связанного и несвязанного с этим, что не смог идти и сел на скамейку.
– Культурнее быть надо, – сказала сидевшая старушка и отодвинулась. Она сделала ударение на слоге «не», она не знала, как произносится это слово, но отодвинулась и отвернулась в позе учительского превосходства. Мафусаил ощутил вспышку ненависти, но тотчас же новые впечатление отвлекли его от старушки.
Откуда я знаю все это? – подумал он. – Наверное, я очень много слышал и видел в течение своей долгой не-жизни и все это отпечатывалось во мне без понимания. Но почему мне хочется плакать? Неужели тот мальчишка был прав – чтобы победить жестокого человека достаточно победить жестокость внутри себя и не бороться с двумя жестокими людьми? Неужели мне его жаль? Действительно жаль. Но это значит, я знаю, что такое жалость.