Карнавал
Шрифт:
…Вначале увидишь новый мост на месте старых завалюшек. Мост картинно перелетает реку, по инерции проносясь намного дальше, чем нужно, потом разгоняется еще, берет подъем и со всего размаха стукается лбом о что-то кирпичное. Так тебе и надо, слишком разогнался. Поближе моста – зоопарк. Там человеческие точки разглядывают что-то малюсенькое. Вот там раньше был малюсенький бегемотик (в пару тонн, который стеснялся выходить на люди). Если бы сегодня бегемотик решил прогуляться, отсюда он был бы похож на ожиревшую таксу. Новостроенная многоэтажка приютила на стене великанскую рекламу чего-то, но все равно непонятно чего, несколько осиротелых кранов повесили носы, вон наклонная плоскость и белая башенка неизвестного предназначения, пара церквей и прозрачно намеченная бугристость деревьев, деревьев, деревьев. А над всем этим – ветер. Здесь, на забороненной высоте, ветер особенно силен, он гудит, как органная труба, и качает неплотные стекла, и при взгляде вниз даже становится страшно. Начинается дождь, слабый, ненастоящий. Наверное, в сильный дождь город отсюда особенно красив – город, погрузившийся на дно водно-воздушного моря, раздавливаемый мегатоннами падающей влаги.
Спускаясь, видишь солнечные квадратики на ступенях и соображаешь, что это не свет, а только камень посветлее, аккуратно вставленный при ремонте. Огромный коробок университета совсем пуст даже в воскресенье. Можно заглянуть в аудиторию, где толпа, жаждущая ученья, выдавливает из себя заученную словесную тоску (это должно изображать сочинение на вольную тему), выдавливает ее из себя по капле, словно квинтэссенцию раба. Чуть ниже девушки с жуткой убежденностью на лице впиваются в полусонных преподавателей. Где-то на третьем этаже, у дверей лифта, засохшего в паутине, как высосанная муха, брошена сломанная роза: цветок отчленен – декапитация, – но как красив и как бархатно томен – знак чьей-то неудавшейся судьбы.
«Объект выходит, идет в обратном направлении, – проговорила тень, – могу попробовать взять его у ботанического сада».
«Не стоит, он слишком опасен. Он пойдет на Вторую Авеню. Будем брать его там, уже выслали группу. Ограничивайтесь наблюдением».
«Объект ведет себя странно, я не вижу логики в его действиях», – проговорила тень.
«Само собой, – ответила рация, – он маньяк, сумасшедший. Но на Вторую Авеню он придет обязательно».
Идя по направлению к водопадным ступеням, он вначале увидел круглую клумбу; захотелось стать маленьким и порулить вокруг нее. Ступени есть, водопада уже нет. Есть лишь пересохшие львы, похожие на плачущих собачек; из пастей собачек капает голодная слюна.
Вот кафе «Водопад». Водопада нет, зато кафе есть. «Работает с 13 до 24» – маленькая ложь. Здесь асфальт неохотно уступает место природе, здесь угрюмые типы и типэссы выгуливают угрюмых овчарок, а все имена овчарок угрюмо начинаются с букв «А» или «Р». Считал ли кто-нибудь ступеньки (например, шли влюбленные и трижды целовались на каждой) – ступенек ровно сто. Ровно сто – это выдумка гения или штампованного бюрократа?
Пространство внизу мусорно и пусто. Вот развалины мертвого Ботанического Сада – неужели эта свалка была Садом когда-то? Улица свирепо уничтожена и напоминает поле боя. Пробравшись, не наступив на мину, идешь дальше. Вот вывеска: «Изготовление дверей», она написана так, что читаешь: «Изготовление червей». Еще метров десять гадаешь, каких червей – дождевых или карточных. Потом набережная, парк (скорее, паркетто), река. Ветер гонит волны. Ветер продольный, и волны велики, даже напоминают морские. Но идут волны медленно, со скоростью пешехода. Приноровившись, чувствуешь себя как на эскалаторе, а парапет проезжает мимо. (В светлые времена эскалатор был лишь в одном из магазинов – удивительная ползающая лестница со ступенями, которые исчезают именно тогда, когда нужно.) Выходишь к мелкому, но всем известному кинотеатрику с национальным названием, названием, будто веселый писк ребенка. Вот свеженькая телевышка, раньше рогатая, а теперь до безобразия напоминающая шприц, пока еще не наполненный идеологическим дурманом для инъекций. И на том спасибо. А вот маленький магазинчик, хлебный. Тот самый. Опять укол памяти – снег, голуби, последний день зимы, мороз очаровал серебряные ветки. Открылся магазин, и вот заходим мы, закутаны до глаз, раскачивая сеткой. Остановимся на мосту. Когда нет ветра, вода в этом месте гладкая, будто зеркало или лед, и видно, как пока еще живые рыбки клюют воздух снизу, оставляя увядающие кружки. С этого места всегда было приятно смотреть на закат – остывают полоски вечерней зари, остывает гранит площадей и мостов, словно тихая музыка слышен вдали стук колес убегающих в ночь поездов, – так было…
Он обернулся и увидел тень. Тень прижалась к дереву.
Он постоял немного, вспоминая. Как жаль, подумал он, что я могу не успеть. Не успеть вспомнить, кто я такой, и есть ли на свете девушка с длинной косой, которая пусть не ждет, но ждала меня когда-то. Он вошел в подземный переход.
«Вошел в переход», – сообщила тень.
«Сами видим», – подтвердила рация.
«Я его потерял», – сказала тень.
«Ничего, теперь не уйдет».
Когда высокая фигура в сером пальто и насквозь промокших летних тапочках подошла к знакомому дому на Второй Авеню, прозвучало два выстрела. Фигура сделала еще шаг и упала. Начинался дождь, и людей на улице не было. Из подъехавшей машины-гробика вышли двое и забросили тело внутрь. Одноклеточная слышала звуки, но не догадалась, что это были выстрелы.
11
Кошки вообще-то кровожадны, но иногда щиплют зеленую травку. Это заменяет им мораль. Интересно, до чего кошки похожи на людей.
Тот же человек с большими бровями сидел за тем же столом. Сегодня его помощником был другой человечек – такой же маленький, но со странной неисчезающей улыбкой на лице. Если бы не эта улыбка, его лицо выглядело бы очень мужским и даже несколько мужественным, но улыбка своей очевидной женственностью портила все впечатление. Когда человечек говорил, улыбка не исчезала с его губ, когда молчал – тоже, когда отворачивался, казалось, что улыбка просвечивает сквозь затылок. Несмотря на женственность, улыбка человечка была очень хищной – так могла бы улыбаться Чеширская кошка, если бы таковая существовала. Улыбка была основной деталью человечка; если бы он вздумал исчезать по частям, улыбка бы исчезла последней.
Человек за столом повесил трубку и выпучил губы, изображая глубокомыслие.
– Все, мы его сделали, – сказал он.
– Вот гад, двоих прикончил, – улыбнулся Чеширская Кошка.
– Теперь все, он уже в морге.
– Может быть, стоило его сначала допросить?
– Допросить? – возмутился человек с бровями и тотчас же успокоился снова (умение притворяться возмущенным было обязательным профессиональным навыком). Допросить. Вот у меня его досье. Читаю… Так… Слабоумие такой-то степени… Десять лет в спецлечебнице… Выпущен на свободу в связи с переполнением лечебницы и со смирным характером. Ничего себе, смирным!
– Ничего себе, смирным! – как эхо, откликнулся Чеширская Кошка.
Человек с бровями снова углубился в чтение досье. Его напарник взял со стола книгу о способах загара и принялся листать ее от скуки.
– Смотри, не порви, – сказал человек с бровями, – и так еле держится. Скоро развалится по листочкам.
– Я аккуратненько, – промурлыкал Чеширская Кошка.
– Да, – сказал человек с бровями, оканчивая чтение, – такая интересная история. У тебя дочери есть?
– Не знаю, мое дело молодое, – слегка преувеличил Чеширская Кошка, чтобы произвести впечатление.
Впечатление удалось.
– А у меня есть одна. Из-за таких они и пропадают.
– Сочувствую, – улыбнулся Чеширская Кошка, – так в чем там дело?
– А дело началось давно. Тот парень, ему тогда было тринадцать лет, был музыкантом, скрипачом. Даже выступал на конкурсах.
– Что, тот сумасшедший, которого мы подстрелили?
– Он самый. Слушай, все характеристики положительные. В общем, сплошной вундеркинд. Учился лучше всех, читал все что попало. Родители ужасно образованные.
– Ну, поубивал бы! – улыбнулся Чеширская Кошка.
Человек с бровями молча разделил его мнение.
– И вот до чего грамотность доводит, – продолжил он.
– До чего?
– Однажды он сбежал из дому. Но не сам сбежал, а с одноклассницей. Девочка из рабочей семьи, скромная, без отца, училась еле-еле. В общем, он ее соблазнил.
– Ну, проклятый! – обрадовался Чеширская Кошка и дал волю фантазии.
– То-то же. Украл отцовскую машину, взял девку и уехал. Три дня не могли найти. Потом напали на след. Он здорово водил машину – конечно, с детства обучен. В общем, ушли. Заехали в лес, облили машину бензином, чтобы замести следы, и подожгли.