Картина преступления
Шрифт:
Холмс оттянула обшлаг его рубашки, открывая взгляду синяк:
– Да. Забавно.
– Ешь свой бекон, а то я не буду рассказывать. – Он пододвинул к ней ее тарелку. – Как я уже сказал, последние несколько месяцев я не вращался в обществе наиболее интеллигентной публики. И, честно говоря, я не хотел браться за это дело. Это интересно, но тут надо много ходить, а мои ноги лучше всего чувствуют себя на диване. Мне нравятся славные небольшие загадки, как и любому другому человеку, но тут… Ну а потом я пообедал с твоим отцом, Джейми, и он уговорил меня взяться. Как в старые времена,
– Да? – спросил я ошеломленно. – От него была польза?
Мой отец был возбудимым, безответственным и слегка тронутым человеком. Я не мог представить его в роли аналитического гения.
Леандр поднял брови:
– Ты в самом деле думаешь, что я стал бы втягивать его в это дело, если бы он не был полезен?
Я поднял брови еще выше. Мой отец мог быть полезным, конечно же, а мог просто служить аудиторией в магическом шоу Леандра. С Холмсами никогда не знаешь, какое место тебе отводят.
Рядом со мной моя Холмс крошила бисквит.
– Ладно, но синяки. И поцелуи.
– Работа под прикрытием, – сказал ее дядя драматическим тоном. – Глубокое, глубокое прикрытие.
Она сморщила нос:
– Тогда почему ты здесь, в Англии? Нет, я, конечно, рада тебя видеть…
Леандр встал и собрал наши тарелки.
– Потому что у твоего отца есть контакты, к которым я не могу получить доступ нелегальными средствами. И потому, что я хотел повнимательнее посмотреть на Джейми, поскольку вы теперь неразлейвода. И днем и ночью, по-видимому.
Холмс пожала худыми плечами, выступающими под рубашкой, и поднесла ко рту кусочек бисквита. Я смотрел на нее, на линию ее руки, на губы, которые по-прежнему выглядели так, словно их ужалила пчела, после прошлой ночи. Или я только воображал эти детали, расцвечивая их для своего рассказа, чтобы видеть причины и следствия там, где их не было?
Она меня почти поцеловала. Я хотел этого. Все было замечательно.
– Если это имеет значение, – сказал Леандр от раковины, закатывая рукава, – то я одобряю.
Холмс улыбнулась ему, и я улыбнулся ему, потому что никто из нас не знал, что сказать.
Как будто предыдущая ночь существовала в какой-то другой вселенной. Один час среди моря неловкости, когда мы могли говорить друг с другом, как раньше, – и вот, все прошло, и мы снова в растерянности.
Следующие несколько дней тянулись медленно, как почти любое наказание. Днем я читал роман Фолкнера, который брал с собой в солнечный уголок возле комнат прислуги. Эти комнаты теперь были почти пусты, так что я мог не беспокоиться, что меня найдут. Это было облечением. У меня довольно быстро кончился запас тем, на которые я мог говорить с родителями Холмс. Пусть я и находил ее мать ужасающей, ненавидеть ее я не мог. Она была больна и беспокоилась за дочь.
Потом Алистер сказал нам, что состояние Эммы начало ухудшаться. Она перестала обедать с нами. Однажды вечером перед обедом я видел, как Леандр дает указания санитарам, затаскивающим
– Я думала, у нее фибромиалгия [2] , – прошептала Холмс за моим плечом. – Фибромиалгия не требует постоянного наблюдения. Я думала… Я думала, что ей становится лучше.
Я чуть не подпрыгнул. Она взяла себе привычку, словно призрак, проплывать мимо той комнаты, в которой я на тот момент находился, а потом, когда я ее замечал, извинялась и убегала. Поэтому я ей ничего не сказал, не попытался ее успокоить, а просто смотрел, как морщится Леандр при виде санитаров, бьющих кроватью о дверной косяк.
2
Фибромиалгия – хроническая мышечно-скелетная боль.
Наверху мужской голос громко произнес: «Но оффшорные счета – нет, я отказываюсь». Это был Алистер? Хлопнула дверь.
Меня это не касалось. Когда я обернулся, Холмс уже ушла.
Позднее я нашел Леандра в гостиной. «Гостиная» было слишком мягким обозначением того, чем в действительности являлась комната. Черная софа, низкий, дорого выглядящий стол, стоящие на коврике из воловьей кожи. Я бродил по коридорам в поисках моего отсутствующего лучшего друга, а вместо этого наткнулся на ее дядю и мать.
Я был удивлен. Больничная кровать уже прошла через переднюю дверь, и я ожидал, что Эмма Холмс будет пребывать в ней. Но нет, она лежала на софе, прижав ладони ко лбу, а Леандр с грозным видом стоял над ней.
– Это последняя услуга, которую я вам окажу, – говорил он с тихим бешенством. – До конца наших жизней. Последняя. Я хочу, чтобы вы это поняли. Ни платы за школьное обучение. Ни срочной финансовой помощи. Можете просить меня о чем угодно, но это…
Эмма опустила руки:
– Я знаю, что значит «последняя», Леандр, – сказала она. И в этот момент ее голос звучал, как голос Шарлотты.
– Ну? – спросил он. – Когда я вам понадоблюсь?
– Ты узнаешь, – сказала Эмма. – Уже скоро.
Тут она встала, покачиваясь. Как будто все ее мягкие части усохли, осталась только пустая пыльная оболочка.
Леандр тоже заметил это и протянул руку, чтобы поддержать ее, но Эмма предупредила его жестом. Медленными, трудными шагами она покинула комнату.
– Привет, Джейми, – сказал Леандр, все еще стоя спиной ко мне.
– Как же вы узнали, что это я? – шутливым тоном сказал я. – Вам всем нужны новые трюки. Этот я сейчас почти ожидал.
– Садись, – пригласил он, направляя меня к софе. – Где Шарлотта?
Я пожал плечами.
– Я думал, что так оно и может случиться, – сказал Леандр.
– С миссис Холмс все в порядке? – спросил я, чтобы сменить тему.
– Нет, – ответил он. – Хотя это и так очевидно. Скажи мне – я связывался с твоим отцом, но хочу это услышать от тебя, – как дела в твоей семье? Как твоя дорогая маленькая сестренка? Она все еще любит «Твоих маленьких пони», или как там они называются? Иногда Джеймс очень по ней скучает.