Каштаны на память
Шрифт:
— Печальный факт, — согласился Григорий Авксентиевич. — А не сложится ли мнение, что пограничники слишком вмешиваются в дела отрядов, которые действовали тут и до вашего прихода?
— Дело ваше, товарищ секретарь райкома партии, — ответил Рубен. — Я сказал все, что думал.
— Хорошо, мы займемся Пужаем. Садитесь, товарищи, — пригласил Григорий Авксентиевич — Командир хочет изложить нам свой план обороны.
— Я считаю, что нам нужно перехватить их основные силы и нанести упредительный удар. Около села два ветряка на холмах. Под ними поставим станковые пулеметы и по одному ручному. Я стану в центре подковы и постараюсь подпустить их возможно ближе. Ты,
— Мне кажется, это тот план, который нужен, — первым согласился Григорий Авксентиевич.
— На ветряках поставим снайперов, — добавил Артур Рубен, зная еще с заставы, как много может сделать снайпер, сняв командиров вражеской колонны.
— Годится, — сказал Опенкин. — Поставим снайперов на ветряки.
— Если бы несколько мин взорвать в хвосте колонны. Получилась бы хорошая пробка, когда колонна бросится назад, — предложил Гутыря.
— Годится, — одобрил командир.
На этом совещание в штабе окончилось. Парень, который принес ценные сведения из Миргорода, наконец дождался Андрея Стоколоса.
— А где же твой шерстяной шарф? — спросил он.
— Какой шарф? — растерялся Андрей. — А-а…
— Ну и сочинитель ты, как видно, — покачал головой юноша. — Так говорил уверенно, что у тебя где-то в ящике из-под рации шарф. Забирай назад свой свитер!
— От подарка отказываешься? Маргарита Григорьевна! — позвал Стоколос на помощь женщину, которая, казалось, давно ждала его. — Скажите ему, что от подарка не отказываются.
— Не отказываются, — подтвердила женщина.
— А чего же он обманывает? Говорил, что у него есть шарф, а на самом деле…
— Это он спутал шарф с платком. Возьми, Андрей. Вот. Небольшой, но теплый и мягкий. — Она укутала платком шею Андрея. — От подарка не отказываются.
Платок источал запах каких-то цветов. От этого запаха Андрей сразу будто захмелел. Ему показалось, что так пахли волосы Леси, когда он прикасался к ее голове губами.
— Спасибо! — растроганно поблагодарил Андрей.
8
В эту ночь стоял сумасшедший мороз. От скрипа снега на дороге, по которой ступали сотни ног, казалось, вздрагивал рог молодого месяца. Впереди человеческого потока, выстроившегося в длинную вереницу, ехали, пробивая дорогу, сани. Позади колонны — тоже сани с хвойными ветками, которые заметали следы от сапог, валенок, чунь.
К утру, когда нужно было занимать боевые позиции, группа старшего лейтенанта Пужая не оказалась на определенном ей месте. Никита Пужай вывел ее из объединенного отряда и вроде бы направился к Брянскому лесу. Так он велел передать Григорию Авксентиевичу и Опенкину. От этой вести комиссар помрачнел. Артур Рубен, криво усмехнувшись, сказал:
— Не жалейте, Авксентиевич. Пужай — крыса, уже подумал, что наш корабль тонет, и сбежал. Хорошо, что перед боем.
Позиции пришлось перестраивать.
За полем, за далекими борами всходило солнце. Таким красным Стоколос видел его и в Харькове, когда последние подразделения красноармейцев покидали город. Сейчас оно было совсем багровым, еще грознее, будто чужое светило, занесенное войной на временную орбиту. «Неужели это какое-то недоброе знамение? — думал Андрей. — Неужели каратели не пойдут через Малую Обуховку и весь план Опенкина летит кувырком?..» Никто не мог ответить на это Андрею. Все, видимо, думали о том же.
Однако после восхода солнца каратели не заставили себя ждать. По дороге из Миргорода на просторе безграничной белой пустыни появились кони с санями и эскадроны всадников. Следом за первой группой пошла длинная колонна с интервалами между взводами. Еще дальше полз караван машин по уже пробитой дороге. Когда они подошли почти вплотную к ветрякам, Опенкин выстрелил из ракетницы.
Утро дрогнуло, раскололось. Красное солнце заметалось среди ожесточенной пальбы. Смертоносные струи пулеметных очередей, словно мечом срезали карателей с лошадей, с саней, они бежали и падали в снег. Часть колонны по инерции ускорила движение к селу. Но оттуда вместе с пулеметными дружно вырывались автоматные очереди, и перед карателями опустилась сплошная огневая завеса. Солдаты бросились к крайним хатам, в палисадники, но там их тоже встретил огонь из автоматов, и вся неприятельская колонна откатилась вновь на дорогу к машинам. Все перемешалось: перевернутые сани, кони, ставшие на дыбы, ломающие оглобли, убитые солдаты, раненые, ползущие в поиске спасения, автомашины, которые яростно рычали, стремясь развернуться назад. Более смелые солдаты под огнем партизан выталкивали машины из сугробов на ровное место, чтобы залезть в крытые кузова. Некоторые из них уже поворачивали назад, натужно ревя моторами. Но вот перед одним из автомобилей внезапно взорвалась мина, заранее поставленная подрывниками Гутыри. Другие мины были соединены с первой детонирующим шнуром — вокруг забухало, словно из пушек. Снег, смешанный с землей, вырывался фонтанами, опрокидывая то одну, то другую машину, разворачивая их поперек дороги, отрезая колонне путь к отступлению.
Лишь одной машине посчастливилось вырваться из этого ада — в ней был штурмбаннфюрер Вассерман. Он лежал возле ног шофера, скорчившись в три погибели, и только хрипел: «Шнель! Шнель!»
Вскоре вокруг все стихло. Дорога, обочины, поле — всюду трупы. Черные распластанные фигуры на белом снегу.
Но тишина над полем боя стояла недолго. Из-за холма вновь появились гитлеровцы — теперь уже по приказу Вассермана, развернутые в цепь. Они шли на село, по колени утопая в снегу, а тем временем за их спинами заняла огневой рубеж минометная батарея и начала обстрел партизанских позиций.
Бой был тяжелым и затяжным. Неприятельские пехотинцы не могли пробиться через огневой заслон партизан, но своим минометным огнем враги натворили немало бед. Хаты пылали, и некому было их тушить, потому что среди этих кострищ снова и снова ухали мины. Все же карателям так и не удалось прорвать оборону партизан, и к вечеру они вернулись в Миргород.
В тот же вечер объединенный отряд оставил Малую Обуховку и за ночь осуществил переход в леса, которые тянулись вдоль берега реки Псел. Измотанные тяжелым боем и походом, бойцы раскладывали костры, ложились на хворост и засыпали, спрятав руки в рукава.
Не спал Андрей Стоколос. Утром он должен передать радиограмму. Как кратко ни старались записать ее Рубен и Опенкин, все же текста набралось около ста пятизначных цифровых групп. Передать их при слабой мощности сухих батарей нелегко. Андрей старательно растирал ладони, вдыхал полной грудью воздух. Он хотел сосредоточиться, так как, возможно, это будет последняя радиограмма, пока они не найдут питания для рации. Так Андрей и скажет радисту по «кю-коду», чтобы в ближайшее время не ждал его в эфире. А передать нужно много: и сведения о дислокации военных частей, и о совещании командиров отрядов, и о бое под Малой Обуховкой, и о встрече с Маргаритой Григорьевной.