Катавасия
Шрифт:
Голован в подтверждение своих слов схватил бочонок, запрокинул над головой, подставив пенной струе огромный рот. Пиво вливалось в прорву, булькая всё глуше и глуше по мере поступления в желудок, блаженно затихая в конечном пункте. Наконец оторвался, виртуозно разлил другим, наполнил свою чарку. Отдуваясь, вытирая усы спросил:
– Каково пиво? Доброе? То-то! Сам сидел, это вам не в корчме. Тут ячмень и то - зёрнышко к зёрнышку подбирал. А хмель какой! И своих травок добавил - подводных, донных.
Марцинковский прервал хвалебную оду пиву:
– Ты вот племена называл, а сам говорил, что поляков не знаешь. А, между прочим, начало вятичам положил лях Вятко... Не знаю, может у вас по-другому было, только я так не думаю.
– Вятко говоришь? Лях? Ну, может так оно и было. Только где эти твои ляхи-поляки живут? По каким рекам грады ставят?
– На Висле, на Одре.
– Ааа! Одру у нас ещё Роданой да Эриданом зовут. Так бы и говорил:
– Эще Польска не сгинела! Ну, вобщем, вшистко едно - то же самое.
– Одна малина-ягода! Всё едино: молвь славенская, только пшекаете. Ну, подставляй чарку, ещё пивка плесну. Ты пей, пока пена не села.
Пили, заедали ароматной сомятиной, расспрашивали Карпа о местных порядках, рассказывали о себе. Водяной притащил ещё бочонок. Усидели к рассвету. Карп засобирался:
– Ну, пора мне, и так от жинки влетит. Ух, стерва! А молодая была - ласковей не сыщешь. А нынче - чуть что, за скалку. А вам к городу подаваться надоть. Там, может, и про приятеля своего узнаете, коли жив ещё. А пока лягайте, проспитесь немного. Коней ваших тут никто не тронет, можно и не спутывать. Пойдёте берегом, как раз к Славгороду выйдите, там как раз моя Каменка в Днерь впадает. На Днери дядя мой стол держит - Ревун, я ему весточку передам, встретит, ежли что - поможет.
Спохватился:
– Ой, я ж вам ещё рыбки в дорогу копчёной, пивка. Потом ещё: вас трое, коня два. Непорядок! Дарить, так дарить! Ждите!
Водяной исчез, словно растворившись в воздухе. Через секунду щёлкнуло, запахло озоном, нарисовался Карп, держащий в поводу навьюченную двумя мешками и бочонком мохнатую пегую кобылку и здоровенного, на голову выше Мишки, вороного жеребца с длиннющей гривой, хвостом, метущим землю.
– Вот! От меня на память. Кобылку Брунькой звать, под припасы - в самый раз. А Лешака - Ляху дарю. Береги его, таких не купишь. Ты не обижайся, что Ляхом кличу, всё одно - твоё имя в наших краях не примут, ещё и похлеще назвать могут. Так что ты уж сразу Ляхом назовись. Как раз будет: Лях да Лешак! У нас доселе не было. Кто знает, может, от тебя и пойдёт новое племя славенского корня. Да, пивко-то у меня не простое было: от всей заразы, что в наш мир с собой притащили, отныне избавлены, да и ни одна здешняя болячка вам всем теперича не страшна, а у тебя, Ляше, дня через три и зубы по новой вырастут. Негоже в твои года стариком ходить, - водяной хитровато прижмурился, - А у кой-кого из вас и уменье интересное пробудится. Какое? Там сами увидите. Так-то лучше будет.
Водяной сунул поводья в руки Марцинковскому, хлопнул каждого на прощанье по плечу. Затем развернулся к реке, крикнул громко: "Эх!", разбежавшись, сиганул в реку и ушёл под воду.
Глава 13
Двинцов плыл по течению, гребя почти без перерывов. В первые полдня успел с непривычки порядочно намозолить ладони, так, что горели огнём, кожа вздулась пузырями, которые почти сразу же лопнули. Приткнувшись на ночлег к берегу, долго сидел у воды, опустив натруженные руки в холодную воду, успокаивая боль. Выволок лодку, разобрал пожитки. Снабдили его, как оказалось, более чем щедро. Кроме меча, ножа и доспехов, в лодке оказались два копьеца-дротика, здоровенная рогатина на двухметровом ратовище, арбалет-самострел с запасом болтов к нему (насчитал два свёртка по четыре десятка в каждом), небольшой топорик, кремень с кресалом и трутом, рыболовные крючки, грузила, моток жильной лесы, гусиные перья на поплавки. В корме был пристроен небольшой бочонок с пивом. В мешке отыскались, кроме ржаных сухарей, сала, копчёного мяса, соли ещё и лук, глечик с квашеной капустой, пять крупных редек, несколько морковинок, две репки, мешочки с домашней лапшой и гречкой, пучки каких-то трав. Отдельно в тряпицу был завёрнут продолговатый пирог с капустой, зелёным луком и рублеными яйцами. Нашёл также заботливо уложенную посуду: медный котелок, кружку, деревянную ложку, двузубую бенечку. Оказалась в мешке и смена белья, и лоскуты чистого полотна, и овчиная безрукавка мехом наружу. Словом - на все случаи жизни.
Вскипятил в котелке воду, бросил завариваться сорванные тут же стебельки иван-чая. Следуя указаниям Семёна, задобрил сухарём местного водяного. Порезал сала, почистил луковку, неспешно жевал. Бросил копчёного мяса псам. Пух, кроме того, выцыганил луковицу. Усталость брала своё: так и не почаёвничав, уснул, завернувшись в плащ.
Следующий день пути дался уже легче, мышцы сопротивлялись меньше, исполняя ставшую уже более привычной работу. День и последующая ночёвка прошли без приключений, в размеренный ритм путешествия по реке втянулся.
Подходил к концу третий день плавания. Вадим покуда не встретил ни одного людского поселения, как ни всматривался в заросшие лесом берега. Выбрал место очередной ночёвки, устроил кострище. Решив разнообразить меню, соорудил удочку, накопал червей, пошарившись под камнями вдоль берега, набрал ручейников. Подогнал лодку к кромке камыша, причалил бечевой к камышиному пучку. Рыбачил недолго. Выудил пару сарожек, восемь окуней, одного подлещика, решил, что на ужин достаточно.
Вернулся на берег, соорудил ушицу, с удовольствием похлебал. Солнце к тому времени село, ночь обещала быть тёплой, поэтому топлива на ночь Двинцов запасать не стал. Фома и Пух уже дрыхли без задних ног возле лодки. Спать устроился в лодке, подложив под голову мешок, вытянулся, глядя на загорающиеся на небосклоне звёзды. Под ногами звякнула кольчуга, которую скинул уже в первую остановку и больше не надевал (Уж слишком доброжелательным, после всего случившегося, казался этот мир). Какое-то время справа от Вадима робко, тихохонько распевались лягушки, вскоре смолкли. Где-то вдалеке гугукнула сова, в небе на фоне белого, в сизых пятнах, блина луны мелькнула, словно на картинке из детских сказок, тень летучей мыши. Накрапывал мелкий дождик.
Вадим размышлял на тему своей поразительной везучести в этом мире. Везло крупно и постоянно. Повезло, что не потерял, вылетев из машины, зажигалку. Повезло, что не нарвался, шатаясь безоружным по лесу, на голодного хищника, на какое-нибудь злобное племя, на нечисть, которая, как оказалось, водится здесь. Повезло с дармовой зубрятиной. Повезло выбрести на берегинь. Повезло, что приняли за человека, а не за какую-нибудь нечисть, особенно принимая во внимание всё, что читал ранее про хроническую подозрительность народов, живущих в обстановке раннего средневековья. Повезло с тем, что берегини, прощаясь, одарили всем нужным и ненужным, указав к тому же верную дорогу, и, хоть вкратце, да ознакомили со здешними нравами и обычаями. Повезло, что мог понимать местные наречия. Короче - повезло кругом, при том, что ухитрялся получать блага, ничего практически взамен не отдавая, без затраты каких-либо усилий со своей стороны. Сплошные рояли в кустах, как в плохом романе. Вадим хмыкнул: "Эдак, пожалуй, совсем обленюсь! Нет, надо настраиваться на работу, в городе даром кормить никто не будет. Вот чем только заниматься? Наняться в дружину? Это если берут чужаков, если устроит примитивное владение оружием. Ведь, скорее всего, воинское искусство осваивать начинают чуть ли не с пелёнок, а скидок на возраст никто делать не будет. А владение приёмами боя, существующими в двадцатом столетии, тем паче - огнестрельным оружием, здесь никого не заинтересуют. Организовать что-нибудь вроде сыскного агентства? Сомнительное предприятие. Способы сыска преступников здесь, наверное, в корне другие, процессуальные нормы и оценка доказательств - тем паче. Штат осведомителей, при местном отношении к чести и своему слову, вряд ли организуешь. А для проведения Божьего Суда, то бишь - ордалий, сыщики не требуются. Освоить в местных условиях под спонсорством здешнего князя производство пороха, огнестрельного оружия? Проблематично: и знаний маловато, и неизвестно ещё, водится ли здесь селитра и как её при отыскании отличить, а собирать в выгребных ямах - занятие муторное и уж больно вонючею О других взрывчатых веществах и говорить не приходится, поскольку алюминия ему всяко не добыть, а универсальными познаниями героев "Таинственного острова" он не обладает. Остаётся, положась на знание рукопашного боя, устроится к кому-нибудь телохранителем или болтаться по дорогам, нанимаясь в охрану купеческих обозов и караванов... Если возьмут, конечно. Кто его знает: быть может, местные костоломы знают приёмчики и покруче, чем самбо и уж всяко действеннее, чем декоративные у-шу да прочие каратэ. Да-а-а... перспективочка. Кажется, халява, казавшаяся хронической, заканчивается.
Повернувшись на бок, уже почти засыпал, как по траве зашлёпало что-то крупное. Шаги приближались. Собаки приучены были молчать до последнего, но Фома всё же предостерегающе тихонько заворчал. На всякий случай тихонько, стараясь не шуметь, вытянул из ножен меч, положил рядом. Подумав, подтянул самострел, нашарил связку, достал болт, зарядил. Шлепки уже раздавались совсем рядом, затихли, зато явственно доносилось чьё-то сопение. Двинцов, натянув на голову мохнатый плащ, осторожно высунулся из-за борта лодки, тут же нырнул обратно и замер. Замереть было от чего.
Шагах в десяти от лодки, освещённые лунным светом, стояли на задних лапах три жутковато выглядевших голокожих, бородавчатых зеленоватых существа, о чём-то шёпотом переговариваясь. Представляли они из себя нечто среднее между здоровущими, выше среднего человека, жабами, вставшими на задние лапы, и обычными людьми. Лапы кончались пальцами с перепонками между ними, снабженными мощными когтями. Красновато светились маленькие злые глазки. Крупные саблевидные клыки верхней челюсти угрожающе свисали вниз, почти достигая оконечности скошенных назад подбородков. Одежды на них не было никакой, если не считать широких кушаков с заткнутыми за них ножами. За их спинами раздавались шаги, по всей видимости, в "гости" к Двинцову собиралась немалая компания.