Катавасия
Шрифт:
– Это за что?!
– возмутился Александр.
– За красивые глазки! Для них мы - чужаки, явились хрен знает откуда, ищем хрен знает чего. Во вторых: ещё неизвестно, как тут на дружбу с водяными смотрят. Так что об этом лучше помалкивать. Одежду лучше тоже сменить при первом же случае, чтоб белыми воронами не смотреться. Я б даже коня твоего сменял, такие, может, только у водяных бывают.
Марцинковский возмущённо перебил, зачастил, выпучив глаза:
– Ты говори-говори, да не зарывайся! Коня не дам! Не тебе дарили, не тебе и решать! Раскаркался! Не нравится, чёрт с тобой, отдельно поеду, а ты тут играй в шпионов без меня.
Дедкин, доселе молчавший, вмешался:
– Да будет вам! Чего сцепились? Один дурень расслабился
– А чо?
– отозвался Марцинковский, - Дело-то ясное! Сперва до города доберёмся, затем - Двинцова отыщем. А дальше - видно будет.
Виктор возразил:
– Ага! Во-первых: в городе нас на халяву кормить никто, скорее всего, не станет, да и за постой, наверняка, платить надо. Платить нам нечем. Можно, конечно, одну лошадь продать. Насколько нам этих денег хватит - опять неизвестно. В любом случае, этого надолго не хватит. Значит, надо как-то зарабатывать. Вопрос - как? Что мы такого делать умеем, что здесь спросом пользуется? На мой взгляд - ничего. Да и Вадима когда отыщем - неизвестно, да и отыщем ли вообще?
Александр и Валерий поскучнели, задумались. Минут пять ехали молча. Каурин вскинул голову, довольно оскалился:
– Придумал! Значит так: кузнечить я научился, могу подручным устроиться, лошадей там подковать, ещё чего попроще. Потом ещё: город же на реке, товары водой возят, значит - пристань есть. Так? Так! Значит, грузчиками всегда или почти всегда подхалтурить можно. Потом, как доберёмся. Осмотримся, ещё себе дел отыщем. Не могут же здесь всё знать, всё уметь. Мы ж, как-никак, из технократического века сбежали, малость знаем, немного умеем, что-то в школе проходили, чего-нибудь да придумаем, внедрим в здешнюю жизнь. На крайний случай, есть же у них какие-нибудь батраки сезонные: сено косить, за скотиной ухаживать, ещё чего-нибудь. Не пропадём!
Приободрились, дружно закивали, соглашаясь. Марцинковский не удержался, съехидствовал:
– Работу-то мы найдём, это так. Только я б тебя, Валера, на месте здешних кузнецов, не то что к наковальне или мехам, к кузнице бы не подпустил, чтоб железо зря не переводил. Разве что уголёк таскать... да и то с опаской.
– Да пошёл ты!
– Куда? К водяному лошадью работать! Ржать ты уже научился, копыта тебе спроворят, остальное - приложится.
Перешучиваясь, не заметили, что тропинка изрядно убежала от реки, пробегая сквозь берёзовый перелесок. Встревожились было, затем решили, что так и надо, всё равно другой дороги нет, а по этой куда надо, туда и выедут. Впереди меж деревьев, метрах в двухстах от путников, замаячил просвет, не сговариваясь, прибавили было ходу. Каурин внезапно подозвал собак, нагнувшись, пристегнул к ошейникам поводки, привязав концы к седлу. Затем развернул коня, перегородив корпусом Мишки дорогу, цапнул за узду Лешака:
– Куда разбежались? Дай-ка я проверю, что там. Собак придержите.
Не дожидаясь ответа, Валера соскочил на землю, сунул повод в руку Александру и направился к концу тропки, не ступая по ней, а крадучись перетекая от дерева к дереву, вскоре скрывшись из виду. Отсутствовал минут десять, наконец показался на тропинке. Путники встревожено переглянулись: Валерий бежал так, словно за ним кто-то гнался, меч почему-то вытянул из ножен, держал в руке. Подбежал, глотая ртом воздух, свистящим шёпотом выдавил:
– Ребята, там что-то не так! Обоз вроде грабят. Толком не разобрал, далеко. Пошли вместе посмотрим.
Спешились. Молча, стараясь не шуметь, шикнув на псов, двинулись по дороге, прижимаясь к обочине. Стали слышны чьи-то крики, непонятный шум. Выбрались к опушке. Взгляду открылось поле, пересекая которое, извивалась дорога. По правую руку, внизу виднелась речка. Вдалеке разглядели остановившийся обоз, состоящий примерно из двух десятков телег, вокруг с гиканьем кружились всадники, размахивая оружием. Каурин обернулся:
– Поможем? Точно ведь грабят!
Дедкин было засомневался:
– А кто его знает, кто там прав? Да и толку от нас...
В это время над полем взвился вверх пронзительный детский крик:
– Ой, мамочка! Маамааа! Бо-о-ольно!
Александр вскочил в седло, заорал, кривя яростно губы:
– Там детей убивают! Вперёд!
– пришпорил Лешака, рванул к обозу, вытягивая меч.
Каурин, вскочив в седло, ловил правой ногой стремя, не попадал, злился, завопил:
– Бей гадов! Круши! Виктор, ори громче, пусть думают, что нас много! Лерка! Нюшка! Взять их!
Дедкин нёсся по полю, обогнав Каурина, задрав вверх руку с мечом, орал, захлёбываясь "Ура!", удивляясь, что до сих пор ещё не слетел на землю, угодив конской ногой в какую-нибудь нору.
Их заметили, от толпы отделились пятеро всадников, которые с визгом, размахивая мечами, тронули навстречу нежданным заступникам обречённого, с их точки зрения, обоза. Лешак вынес Марцинковского далеко вперёд, грудью сбил на землю переднего, втоптал копытами, дробя шипастыми подковами человечью и конскую плоть в единое красное месиво. Второй подскочил, заходя слева, вращая мечом. Александр выставил свой, отбил удар, второй, третий, чувствуя, как немеет рука. Громила орудовал трёхкилограммовым, не легче, дрыном, словно пёрышком, второй рукой, бросив поводья приученного жеребца, ловил за поясом ручку ножа, жался всё ближе и ближе, обдавая запахом чеснока, скалился, сверкая крупными зубами. Вдруг заорал дико, схватился за ногу, выронив нож, который вот-вот должен был утонуть в животе Саны. Лешак, вырвав зубами клок мяса из бедра человека, вцепился в шею его лошади, рванул, потянув вниз. Марцинковский, воспользовавшись, из последних сил выбросил руку в выпаде. Меч вошёл в громилу неожиданно легко. Противник откинулся назад, запоздало пытаясь уйти от удара, затем, уже неживой, стал клониться, немалым весом своим всё глубже насаживая себя на меч. Сана упёрся сапогом в тело, высвобождая оружие, удивляясь, что всё ещё жив, огляделся. Каурин, сатанея, частыми ударами, бестолочно рубил склонившегося на конскую шею, по всей видимости, уже мёртвого всадника, что-то кричал. Дедкин отмахивался от двоих, наседавших с разных сторон. От обоза к ним неслись ещё шестеро. "Это конец," - решил Александр, въехал каблуками в бока жеребца, направляя на одного из дедкинских противников, влетел с разгона в схватку, не рискуя рубить, всадил меч в спину одного, вытянул, чуть не прошляпив удар второго, к счастью принятый на меч Виктором. Лешак снова сбил на землю коня со всадником, зло заплясал на поверженных противниках. Развернулись к новой порции нападавших. Те, увидев что своим помогать уже незачем, так как некому, сбавили ход, о чём-то совещаясь. У обоза драка угасала, только на одном из возов безнадёжно отмахивались от четверых наседавших всадников, стоя спина к спине, двое: здоровенный светловолосый детина с оглоблей и низенький рыжий мужичок, периодически ошалело вращающий в воздухе двумя мечами.
Дедкин с Саной завопили в два голоса, призывая Каурина. Тот наконец-то опомнился, на мгновенье замер, тупо разглядывая "творение" рук своих, напоминающее жертву прямого попадания снаряда Д-30. Затем, резко развернувшись, подскакал к друзьям, бледный, закусивший верхнюю губу, покрытую мелкими капельками пота, сжимая в руке обломок меча. Усмехнулся, бросая оружие на землю:
– Сана, ты прав. Херовый из меня коваль, и в подмастерья не гожусь. А вы видели: это и не люди вовсе, там такие рыла!
Марцинковский соскочил, подобрал чей-то клинок, протянул:
– Держи, Валерка!
– добавил, глядя на приближавшихся неспешным шагом всадников, - Ну, что, погуляли - и будя с нас! Баста, карапузики, кончилися танцы, и зубы отрастить не успел. Прощеваться будем или как?
– На том свете сочтёмся - угольками, - прохрипел Дедкин, размазывая по лицу кровь.
– Мужики! Может, к обозу прорвёмся? Там вон двое ещё живы, с ними и продержимся!
– крикнул Каурин.