Катавасия
Шрифт:
– Совсем почти дохлый, смотреть не может. Плохо шибко!
– выбрал Дедкина - Вот! Харош будешь!
Ямурлак потянул из-за пояса нож, левой рукой разрывая на Викторе рубашку, примеряясь, как удобнее делать разрез. Дедкин подтянул колени к животу. Чулук забеспокоился:
– Эй, зачем ногам сучишь? Дрыгат - не дрыгат, не живот ведь резать буду. Глупый совсем, да? Сердец в грудь живёт. Опусти ноги, ... А-а!
Дедкин резко выпрямил ноги, нанося удар в живот ямурлака. Тот, согнувшись от неожиданной резкой боли, отлетел
– Не мне, дурак! Всё одно: на одной ноге не убечь. Лопоухого развязывай, - Рыжак кивнул на Каурина, - Да скорее, пока не смотрят!
Марцинковский выматерился, бросился к Валерию, перерезал путы на руках, оглянулся: один из ямурлаков, всматриваясь, привстал у костра, что-то крикнул своим, побежал к пленникам. Александр бросил нож Каурину:
– Ноги - сам! Потом остальных! И - к лесу!
– Руки затекли, погоди!
Сана махнул рукой, двинулся навстречу противнику, пытаясь выиграть время, необходимое для освобождения Каурина. Не оборачиваясь, бросил:
– Быстрее! Я задержу!
Встретил первого, уходя вправо от рубящего удара, сам ударил снизу вверх. Клинки с клацаньем столкнулись. Ямурлак попался здоровенный, на две головы выше Марцинковского. Тяжёлым клинком орудовал легко, кричал невнятно, брызгая вонючей слюной. Остальные семеро были уже рядом. Каурин заорал:
– Сана! Не успеваю!
– Беги один!
– Марцинковский обречённо отбил очередной выпад громилы, - Врешь, падла! Меня "у хозяина" покрепче били!
Неудачно парированный удар ямурлака плашмя пришёлся на правое плечо Александра. Тот выпустил меч, отброшенный силой удара, упал на колени, понимая, что не успевает, попытался перехватиться левой рукой. Противник широко размахнулся для последнего удара, намереваясь смахнуть голову человека, внезапно споткнулся, уронил руку с мечом, недоумевающе посмотрел себе на грудь, из середины которой проклюнулся окровавленный гранёный оголовок стрелы. Ямурлак тронул острие пальцем и тяжело, столбом, грохнулся ниц, подмяв под себя Марцинковского, вновь потерявшего сознание. Из спины людоеда торчало уже две стрелы с пёстрым оперением.
Стреляли от реки. Ямурлаки, забыв о пленниках, метались по луговине, падали, пронизанные двумя-тремя стрелами каждый. Всё было закончено за несколько мгновений.
Каурин, успевший освободить Вяза и Дедкина, подхватил на всякий случай чей-то меч, встал, прикрывая собой товарищей. Виктор с Рыжаком, бледные от потери крови, стояли, пошатываясь, поддерживая друг друга.
От реки, поблескивая бронями, поднимались пятеро пеших. Трое держали наготове луки, направляясь к спасённым. Остальные двое с мечами разбрелись по лугу, временами склоняясь над трупами ямурлаков, отыскивая, нет ли среди них затаившихся живых.
Вяз, рассмотрев подходивших, облегчённо выдохнул:
– Слава Богам! Берегини!
– и обессиленно опустился на траву.
Глава 15
– Очнулся?
– услышал над собой Марцинковский, - пей теперь. Голову-то приподними.
Александр открыл глаза: над ним склонился кряжистый вислоусый мужик в воронёной кольчуге, настойчиво тычущий в губы баклажку с какой-то горечью. Часть жидкости пролилась, смочив губы, это было более чем достаточно, чтобы сжать рот покрепче и замотать головой. Мужик настойчиво ткнул горлышком в губы:
– Жри давай! Не дитя. Сам знаешь, небось: горькое - лечит, сладкое - калечит. Получил по башке, так - лечись! Тебя как звать-то?
– Лях. (Марцинковский твёрдо решил принять новое имя.)
– Так вот, Ляше: почему кота по голове бить нельзя, знаешь?
– Ну?
– Гадить станет, где попало! Вот тебе и ну.
– А я при чём?
– При том! Чтоб в гостях по углам ненароком не наложил.
– Понял.
– Тогда пей. Меня Глуздом звать.
Лях (начнём и мы называть его новым именем) присел, огляделся: он лежал на траве возле одного из возов. Какие-то мужики стаскивали трупы ямурлаков в свежевырытую яму. Неподалеку на заготовленную поленицу дров уложили тела погибших обозников, их оружие, вещи. Александр поискал взглядом товарищей: Лютик, по прежнему без сознания, разметался неподалеку, над ним склонились, что-то делая, переговариваясь между собой две девушки, непонятно откуда взявшиеся. Впрочем, обе были в бронях и при оружии. Остальные, белея свежими повязками, лежали поодаль, не двигаясь.
– Что с ними?
– Живы-живы, спят только, - успокоил Глузд, - берегинь благодари. Каб не они... Мы-то припоздали. Мальчонка охлюпкой в слободу пригнал, из тех что с обозом шли... Поспешали, а тут всё уж. Ни обозников, ни ямурлаков. Нелюдей-то берегини стрелами прикончили. Они и лечить взялись. Без них бы - не выжить твоим приятелям.
– Берегини? А где они?
– Да вон же! Две - с парнем возятся, остальные - с нашими тризну готовят.
Мимо прошли двое дружинников, оживлённо беседуя:
– Ох, и коней видел!
– Где?
– Да тут рядышком! Возле леса ходили. Один - вороной, здо-о-ровущий такой зверюга! Другой - буланый. Чуть поменьше будет, но тоже здоровый. Красавцы! Оба под сёдлами. Поймать хотел - не дались. Вороной меня ещё долбануть хотел, чудом увернулся. Я ему общим языком - не понял, чудило такое! Или просто не поверил.
– Эт, небось, кого из тех, что с обозом шли. Теперь - бесхозные. А, может, и нелюдские кони-то! Раз уж всеобщей речи не знают!