Катерина
Шрифт:
– О любви, при обсуждении брака, говорят меньше всего, дорогая моя Катерина. Она может родиться и это в лучшем случае, а может, и нет.
– Судя по вашим словам, я вам тоже не нравлюсь.
– Тут, видите ли, весьма необычный случай. Я влюблен в нечто, что таится в ваших глазах.
– Я не понимаю.
– И не пытайтесь, все равно не поймете.
Они продолжали танцевать, однако музыки Катя уже не слышала, как и не замечала окружающих, все ее внимание было приковано к графу.
– Завтра вы с мисс Митчел, моей экономкой, отправитесь в город, где закажете
Неожиданно Катя остановилась, с глаз будто спала пелена, разум просветлел.
– Нет.
Они стояли в центре залы, вокруг продолжали вальсировать пары. Блэр резко подтянул к себе девушку и посмотрел взглядом, от коего у Кати ноги подкосились, она немедля вспомнила ночной кошмар:
– Ты будешь моей женой, хочешь того или нет, – прошептал у самого уха. – А если вздумаешь сопротивляться, я покажу, каким чудовищем могу быть. И гнев мой обрушится на тех, кто тебе дорог, – а после секундного молчания добавил. – Так уж случилось, Катерина. Никто не виноват, что мы встретились. Поверь, я бы рад поступить иначе, но не могу в силу обстоятельств.
– Я ненавижу вас, – произнесла со слезами на глазах.
– Имеете право, сударыня.
И Блэр поспешил прочь. К этому времени музыка стихла, довольные и разгоряченные гости непрерывно кланялись друг другу в знак благодарности, а Катя так и стояла в центре залы. Это был первый бал в ее жизни, который завершился трагедией.
Глава 7
Катя сидела на диване в доме Киртановых, гладила дремлющую рядом кошку, и смотрела в никуда. Скоро за ней прибудет повозка с экономкой графа, а дальше Архангельск, ателье, где предстоит заказать свадебное платье.
Лидия Васильевна уже и не лезла к ней с расспросами, к чему бередить раны. Женщина только тяжело вздыхала, когда глядела на убитую горем девушку, а про себя проклинала и ругала последними словами Мокия Филипповича. Однако Марьяна в силу простоты своей, решила Катю растормошить, утешить хоть как-то, посему принесла ей горячего чаю и вареного сахару.
– Ну, что ж ты так убиваешься, миленькая, – подошла к Кате, обняла за плечи, а сил в Марьяне было много, да потянула вверх. Хрупкая девушка захотела бы, не смогла сопротивляться. – Идем за стол, попьем чайку… – так и потащила ее, чуть ли не волоком.
Тут и Киртанова подсуетилась, уселись они все за стол, зазвенели чашками и блюдцами. Кухарка наколола сахар крупными кусочками.
– Голубушка, – начала Марьяна, – поведай-ка нам о графе этом. Неужто так дурен собой?
– Нет, не дурен, – Катя взяла кусочек сахара, потом еще один и еще. Выложила из них квадратик на скатерти.
– Тогда, верно, возрасту почетного? Поговаривают же, мол, седина виски серебрит.
– Седины там самую малость. Граф статен и, по всей видимости, силен. А еще богат, умен, трудолюбив и притом невероятно суров, – пока говорила, выложила заместо квадрата круг.
– И суров скорее всего не просто так, – кухарка состроила хитрое лицо, глазки прищурила, губы поджала.
– Об чем это ты? – уставилась на нее Лидия Васильевна.
– Мужик ведь тоже человек и утех порою хочет пошибче нас – заявила та со знанием дела, – и брехня, что только бабы дичают без ласки. Вот граф сколько один живет? Зачерствел, бедолага.
– Марьяна! – Киртанова аж на стуле заерзала. – Как можно, срам-то какой.
– Да будет вам, Лидия Васильевна, – отмахнулась кухарка. – Уж коль наша Катенька замуж собралась, надобно подготовить ее.
– Только представлю, что придется с ним, – девушка даже зажмурилась, – нет, не выдержу, умру я. И не говорите мне об утехах.
– От этого, голубушка, еще никто не помирал. Сама же говоришь, мужчина он видный. Может и не все так плохо-то?
– Страшный он. В душе страшный. Смотрит словно зверь на жертву. И живет затворником, людей чурается. Да и не пойму я до сих пор, на кой ему сдалась.
– Ерунду говоришь ты, Марьяна, – завелась Лидия Васильевна. – Это где такое видано, чтобы вот так насильно склоняли к замужеству? Да еще и грозились расправой в случае отказа.
– Это в Кольском все по согласию. Тут попробуй по-другому, староста узнает, всю душу вытрясет, – покачала головой кухарка, – а уйди за версту, нравы ужо другие. Дикие. Мне деверь рассказывал, как жилось им на заработках. Насмотрелся такого, что воротился в родное село и еще с год в церковь ходил ежеденно.
– Видать супругу моему будущему закон не писан, и старосты он не боится, – Катя положила руки на стол и легла на них головой.
– Ну вот, напугала только девочку, – со злостью зыркнула на помощницу Киртанова. – Сама хоть знала, зачем разговор заводила?
– Так, помочь хотела…
– Помогла… Иди вон, щи вари, они у тебя куда лучше получаются. – Катенька, – подсела к девушке, – ну, будет тебе…
– Видимо судьба такая, – простонала в ответ. – Неужто так теперь всегда будет? Все хуже и хуже…
– Одному Богу известно, как оно в жизни будет. Но ты не печалься. В чем Марьяна и права, так это в том, что граф мог очерстветь от одиночества. Да и не наш он, не привык к обычаям здешним. Кто ж знает, как у них там принято, в Англии этой.
– Были бы живы маменька с папенькой, никому бы в обиду не дали.
На ее слова Лидия Васильевна не нашлась, что ответить, вместо этого просто обняла. После гибели семьи Катерина потерялась, дом боле не радовал, а скорее служил каждодневным напоминанием об ужасах и страданиях родных людей, дядюшка опостылел настолько, что смотреть на него лишний раз не хотелось. Киртановы последние, к кому еще лежала душа, но они не могли помочь, только словом поддержать разве что.
Через час к воротам отчего дома подъехала черная карета, откуда вылезла Сара Митчел. Женщина в темно-сером платье и черном жакете поверх, равнодушно осмотрелась. Ни простота построек, ни разбитость дорог ее не смущали, она подобрала подол платья и проследовала до парадных дверей. Но только хотела постучаться, как створы распахнулись. Аксенов с широкой улыбкой на лице вышел вперед и нижайше поклонился гостье, несмотря на то, что перед ним стояла всего лишь прислуга графа.