Катешизис
Шрифт:
Лилит пожала плечами и погладила Каина по непослушным волосам.
— Ты имеешь в виду людей, которые обидели тебя?
— Обидели? – переспросил Каин.
— Ну, да.
— Меня окружает слишком мало людей. Кому обижать-то??
— Вот и я об этом. Разве не ты сам ушёл от ближних своих, что бы не навести на них горе. А теперь ты считаешь, что тебя кто-то обидел.
— Да, ты, конечно, права, но …
— Что но… Родной. «Но» - не существует как такового. Ты сделал выбор в пользу ближних. Разве ты не проявил высшую любовь.
— Но ведь ближние мои: мой отец, мать - считают меня братоубийцей.
Лилит пальчиком что-то выводила на песке.
—
— Но почему он, Господин позволил так поступить со мной.
— Ты ещё не настолько мудр, что бы понять его поступок. Ты ближе к нему, чем твой отец. Чем твоя мать. Ты первый, чья плоть была отдана ему. Он любит тебя более всех созданных им. Потому и направил тебя ко мне. Мы – будущее. Мы - время. Нам строить то, что он замыслил – великий демиург.
— Слишком пафосно.
— О, да ты разглагольствуешь, как в ХХ столетии от рождества Христова.
— Кого.
— Пока не важно. Много воды и песка утечёт ещё до того великого часа, когда НИЧТО вернётся в своё прежнее состояние, а пока… Смотри на золотых рыбок. Они словно любуются друг другом. Им хорошо. Мир и согласие.
Красивой ступнёй Лилит всколыхнула воду. Рыбки разлетелись в разные стороны, забыв, что только что интересовались друг другом.
— Но зачем! – вскрикнул Каин.
— Увы, - огорчилась Лилит, - всё в мире ЧТО-ТО происходит именно так. Так, и не иначе. Миром правит страх. Тебе нравится страх?
Каин покачал головой:
— Нет.
— Тебе нравится любовь.
— Наверное. Только… Только я не знаю, какова она – любовь Это, то что между тобой и мной или нечто большее?
— Это Великое ЧТО-ТО, к чему человечество призвано стремиться. Стремление заложено Создателем. Вот только заложить стремление мало. ОН это понял. Оттого появились я, ты, и ещё появятся люди, которые будут гонимы и презираемы Овцами и Баранами. Они будут умерщвляться, над ними всегда будет витать страх смерти. Чтобы уменьшить этот страх, Создатель подарит людям веру в вечную жизнь, зная, что вечного ничего не бывает. Эта ложь будет помогать им в постижении любви.
— Но зачем?
— Зачем? Ты считаешь, лучше жить в мире Овец и Баранов?
— Если все будут Овцами и Баранами, то какая разница.
— Уже ВСЕ не будут. Ты когда ни будь думал, что Господин и Змий, давший яблоко твоей матери – есть одно и то же.
— Да!
– вскочил Каин, - да, я действительно так думал. Всё суть одно и то же. Я думал больше: И ты, и Я, и всё, что нас окружает, даже Овцы и Бараны – Господь.
— Но только не говори это Овцам и Баранам, иначе они растерзают тебя. Они не хотят видеть в себе Господа. Они хотят поклоняться Ему. Оставаясь при этом тем, кем себя называют. Они хотят пребывать в страхе. Ибо в страхе есть защита. За страх можно спрятаться, как те золотые рыбки. Они прыснули в разные стороны от моей ноги, и решили, что спасены. На самом деле, возможно одну из них, а может и обеих, сзади, куда они отпрянули, поджидает хищная рыба, которая вспорет им брюхо и наестся их рыбьего мяса. И тогда никакая вечная жизнь не будет иметь значения.
Я лежал на холодном полу и слышал, как чьи-то шаги всё настойчивей, всё громче приближались ко мне. Шаги превращались в грохот, как будто навстречу мне двигалось что-то огромное. Не просто огромное, а двигалась толпа гремящих латами рыцарей из древнего прошлого, настолько древнего и небывалого, о котором можно было иметь представление из Голливудских фильмов эпохи компьютерной графики. Слёзы капали из моих глаз. Я не чувствовал себя ни в стране живых, ни в стане мёртвых. Мои недавние приключения в сумасшедшем мире с невменяемой женой, падчерицей и Натаном Михалкиным, казались из разряда сновидений – нелепых, и совершенно не запоминающихся сновидений. Но ведь когда-то у меня была другая жизнь? Совсем иная.
Мне вспомнился котёнок, которого я видел тогда, сидя в автомобиле рядом с сынишкой. Видел ли я его тогда, или он мне причудился, не имело никакого значения. Сейчас, я чётко вспомнил того слепого, тыкающегося в травинки, мохнатого полуживого котёнка и понял, что я и есть он. И больше всего на свете мне захотелось тепла, прижаться к мамкиной груди, почувствовать теплоту её шерсти, нащупать губами влажный сосок и напиться тёплого, утоляющего голод любви молока. С кем бы я ни был в этой жизни, я был одинок. И никто не мог дать мне ощущение тепла. Я должен был дать его. Но как? Если меня никто не научил этому. А может, я плохо учился? Может мне показывали, а я не смог.
Чем я лучше Наташи, оставившей своего сына ради того, что бы иметь призрачную свободу. Свободу от чего? Свободу, от того, что бы не считать себя несчастным забитым и униженным. Много ли счастья приобрела она, вскрывая себе вены и слыша голос своего сына там, в ванной комнате квартиры города на Неве? Или много ли счастья испытала, когда рассказала мне о прошлом, и я возненавидел её. Возненавидел так, что стал делать ей больно, считая вправе учить кого-то жить, наказывать кого-то за чужие поступки. Разве мало она наказала себя сама?!
Тогда мы всё-таки разъехались с ней по разные комнаты. А потом она перевелась в другой институт. Я думал о ней. Часто думал. Много думал. Женившись, и имея сына, думал. И чувствовал. Чувствовал вину. Какой я мог быть хренов психолог, если совершил подобную вещь. Насколько я вообще был человеком, если поступил так по бараньему. И с кем? С тем кого считал любимой. Не простив, а скорее испугавшись тайны, которую мне же она и доверила.
Наташа закончила плохо. Следы её потерялись где-то в Финском заливе. В начале мая, через месяц после нашего расставания, она вышла на берег. Оставив вещи и записку о том, что бы её не искали, нырнула в воду и поплыла. Спасатели лазали по песчаному дну три дня. Тело не нашли.
И когда похожего на неё человека я увидел в вагоне метро – захотел всё изменить. Захотел прожить жизнь по-новому. Опять же, пренебрегая теми, кого имел. Родными мне людьми. Мой мозг был окончательно, истерзан, раздавлен, разрушен. Вот и пришёл час расплаты.
Шаги всё приближались.
— Папка, папка, - услышал я сквозь полудрёму детский голос, - ты опять здесь. Опять напился. Ну, сколько можно. Вот и книжку-то всю заблевал. Я же люблю тебя, па!
Я открыл глаза и посмотрел на книгу – это был Стэфан Маларме в зелёном переплёте «Бросок камней». Я увидел перед собой моего Рената. Рядом стояла Лена и оттаскивала от меня сына. Мальчишка плакал.