Кавказушка
Шрифт:
– А не то разбежалась!
Царенко уныло поджал губы.
– Гладка дорожка, да не хочешь перейти, брезгуша? Ну что ж… Тогда и я тебе такой ответ положу, а чтоб тя язвило! Не возьмёшь, мне ведь сразу худо сделается. Ей-бо!.. Вроде как брезгуешь… Не привечаешь мой отдарок? Так на кой ляд мне твой подарок?!
У Нины округлились глаза.
– Интересно, что же я вам такое дарила? Выдумываете чего?
– Не-ет, Нинаша, этого не выдумаешь… Твой подарочек не развернёшь. Не покажешь… В сумочку не положишь. На пальчик не нацепишь… Кровушка…
– А-а… Плата за кровь…
Никакая не плата. А так… От души… Ты крови своей не пожалела! А невжель мне, пузогрею, жалко, – он давнул кулаком в свёрток, в свёртке под одеялом тонко хрустнуло, – а невжель мне жалко поднесть тебе ответно шёлковый отрез да золотое колечко с глазом-бирюзой? Одно слово… Не возьмёшь моё, я солью из себя твои кровя до основания. Мне бритовкой что по палочке чикнуть, что по жиле. И нарисую, мадама, расписку, что вся карусель из-за тебя. Вот такой окончательный расчётец. А само лучшо, моя ты беда и выручка, [25] бери!
25
Беда и выручка – помогающий в крайних случаях.
Царенко так властно, так уверенно подал Нине свёрток, что она, вовсе не желая его брать, всё же взяла. Не посмела отказать.
А позже, когда в крепкий сон въехала вся палатка, Нина на пальчиках пробрызнула к Царенке и пихнула нераспакованный свёрток на самое дно его вещмешка.
12
За ужином Жения не увидала Вано.
Что бы это значило? Почему не пришёл Вано на ужин? За то время, что мать здесь, это впервые. Заболел или ещё что случилось?
Вопросы налезали, громоздились один на один в безалаберную кучу, и Жения никак не могла ничего понять, никак не могла дать им ладу. Она торопилась побыстрей раздать ужин и упулиться к себе в землянку. Наверняка Вано не захотел ужинать и стриганул сразу к ней в землянку. Он пошёл, а она всё торчит здесь. Надо живей поворачиваться. Меня ждёт сын!
Прилетает Жения в землянку – Вано нету. Ваймэ!
Надо искать. Солнце село, а Вано нету. Этого не было, чтоб он хоть один вечер пропустил и не заглянул к ней в землянку. Жения туда, Жения сюда – нигде нету Вано!
Надо бежать к начальству и построже спросить, куда оно, глядя на ночь, дело её Вано.
Жении объяснили, где искать хорошего начальника Морозова – Морозов у неё никогда не выходил из ранга хорошего начальника,– и она пошла-побежала к Морозову.
Она б и достучалась до самого Морозова, не останови её этот странный, осторожный кашель.
Бросила Жения глаза на кашлюка.
Вано!
– Сынок! Ты чего здесь му-му валяешь? [26] Один… С автоматом… Все уже поели, легли, наверное. А ты всё стоишь!
26
Му-му
– Я на посту.
– День кончился. Какие ещё посты?
– Не подходи ко мне. Нельзя! Я охраняю стратегический объект. Не подходи. Я могу стрелять.
– Господи! Чем хвастаешься? Да какой военный не умеет стрелять?
– Не подходи! Я могу стрелять!
– Господи! Какие страхи! Постыдись говорить такое родной матери! Научили стрелять он и рад… Да охраняй на здоровье свой объект! Я его у тебя не отнимаю. Только я никакого объекта не вижу… Или вот этот? Под брезентом? Но бухнуть матери – я могу в тебя выстрелить – можно только с большого голода! Я принесла… Захватила в газете хлеб с яйцами.
– Мама! – простонал Вано. – Ради всего святого уходи от меня поскорей, если не желаешь мне зла! Мы не у себя в деревне. Умоляю, иди. Не жди меня сегодня. Я не приду.
Жения обиделась. Дожили!.. К родному сыну нельзя подойти!
Она молча отошла на несколько шагов.
Было темно.
Её, всю в чёрном, не видать, и она стала. Долго, без мысли смотрела на Вано, на размытого Вано, похожего в ночи на смутно серевший столбик, и не уходила. Не хотелось ей плестись к землянке без сына.
Ну, хочется не хочется, а идти надо. И она пошла.
У землянки Жения столкнулась с Ниной – возвращалась, относила назад царенковский подарок.
Спать рано.
Они зажгли коптушок.
Нина села за письмо домой.
«Работайте спокойно, вражья сила не придёт к вам. Мы здесь и за вас бьёмся…»
Писала Нина разведённым марганцем.
Жения восхищённо следила, как та легко да живо бегает пером по листу.
– Что, мелко царапаю? – весело бросила Нина. – Ничего, там есть увеличилка. Разберут.
– Ти харашё пишу… Я учи…
– Хотите, чтобушко я научила Вас писать по-русски?
Жения согласно кивнула.
– Это у нас запросто. Глазом не мелькнуть, как научу.
Нина сложила письмо в треугольник. Надписала адрес.
Потом пододвинула к Жении раскрытую тетрадку.
Макнула перо в марганец и подала ручку.
Жения не удержала ручку, и ручка ртутным, вертячим змеёнышем вывернулась у неё меж пальцев. Шлёпнулась на пол.
Жения сконфузилась.
Её руки сверх всякой меры до мозольного остекленения навертелись всякой работы, женской и неженской, лёгкой и нелёгкой. Но не было в её жизни минутушки, чтоб посидела с этой чертовкой ручкой перед белым господином Листом.
Нина снова подала ей ручку.
Ручка снова тукнулась пером в пол.
Тогда Нина вложила Жении меж пальцев ручку и, поверх обхватив её кулачок с ручкой, стала водить по листу.
С пера стекла на бумагу первая буква.
А.