Казачий адмирал
Шрифт:
Выйдя в лиман, мы спрятались в камышах, дожидаясь ночи. Места эти казаки знают хорошо, так что в моих пеленгах не нуждались. Как только начало темнеть, чайки вышли на чистую воду, направились к турецким галерам. Нынешние турки днем мало едят, зато после захода солнца набивает желудки до упора, причем тяжелой пищей, а потом дрыхнут, как убитые. Обжорство не терпит суеты. В это время и нападают на них казаки. Турки никак не поверят, что кто-то может иметь дурную привычку воевать ночью, поэтому охраной сильно не заморачиваются.
Моя тартана в нападении не участвовала. Мы не спеша начали сплавляться
Утром казаки рассортировали добычу и пленных. На сходе было принято решение и то, и другое отправить на малых судах в Сечь вместе с освобожденными рабами-строителями. Рабов-гребцов с галер, кроме бывших казаков, которых заменили строительными рабочими, ранее свободными жителями Османской империи, расковывать не стали, пообещав сделать это по возвращению из похода. Остальных строителей, православных христиан разных национальностей, подданных турецкого султана, заставили разрушить то, что они успели построить, а потом отпустили.
На третий день стоянки у развалин Очакова задул северный ветер силой балла четыре. Я решил не упускать такой шанс и поплыл на лодке к берегу, где в шатре, поставленном неподалеку от баштарды, жил кошевой атаман Петр Сагайдачный. Он встретил меня на берегу. На кошевом атамане был красный жупан и синие шелковые шаровары, в которых я видел его впервые. Обычно шаровары Петр Сагайдачный носил тоже красного цвета, на худой конец, коричневого или черного. Наверное, решил в трофейных пощеголять.
— Считаешь, что надо в путь отправляться? — упредил он мое предложение.
— Да, жаль ветер попутный упускать, — сказал я.
— Вот и я подумал, что турки уверены, что мы своих будем дожидаться, а мы возьмем и свалимся им, как снег, на голову, — поделился Петр Сагайдачный.
Мы в любом случае неожиданно появимся в Каффе, иначе операция провалится, но спорить я не стал. Видимо, ему самому надоело сидеть на развалинах. Посланные в Сечь вернутся не раньше, чем через дней пять.
— Надо бы слух распустить, что направляемся в Стамбул, — предложил я.
— Это мы сделаем! — пообещал кошевой атаман и повернулся к сопровождавшим его судье, есаулу и куренным атаманам: — Что, братья, пойдем за зипунами?
Зипунами казаки называли жупаны. Простая перестановка гласных придала слову славянское звучание.
— Пойдем, батька! — дружно овтетили они, хотя кое-кто был старше Сагайдачного.
И мы отправились в путь. Впереди шла тартана, взяв рифы на парусах, чтобы не отрываться от флотилии. На галерах и чайках подняли паруса, но и веслами помогали. Медленнее всех шла баштарда, поэтому занимала второе место в строю, а за ней шли плотной группой все остальные суда. Я вывел флотилию в открытое море, обогнул Крымский
Поняв, что до Каффы доберемся не раньше вечера, я провел переговоры с кошевым атаманом. Он вышел на бак баштарды, а я стоял на корме тартаны. Между нами было метров пятьдесят, приходилось кричать. У меня на такой случай был медный рупор, а кошевому атаману приходилось прикладывать ко рту согнутые ладони.
— Предлагаю заночевать в море, а утром поплыть дальше! — прокричал я.
— Нет, плывем сейчас! — крикнул в ответ Петр Сагайдачный.
Я не стал спорить. Может быть, прибыть в сумерках лучше. Городские ворота уже будут закрыты, и разузнать, кто на самом деле приплыл, у стражи будет меньше возможностей. Чайки сразу немного отстали. Чтобы они не потерялись, на корме двух галер вывесили фонари. Несмотря на то, что стекло стали делать более прозрачное и в большом количестве, фонари довольно примитивны, светят плохо и часто тухнут. Обзаводятся ими только богатые, а остальные предпочитают привычные и дешевые факелы. В домах фонари почти не используют. Кто побогаче, покупает свечи, восковые или сальные, середняки пользуются масляными светильниками, а бедняки делают лучины — колют сухое полено на тонкие длинные щепки.
Мы добрались до Каффы в вечерних сумерках. На подходе к молу тартана пропустила вперед галеры. Первой ошвартовалась к пустому молу баштарда. Как раз напротив того места, где днем стоят извозчики на верблюдах. Сейчас их нет, разъехались по домам, потому что городские ворота уже закрыты. На молу ни души. В дальнем конце его, где стоят рыбацкие лодки, два человека тащили свернутую сеть, собираясь, видимо, выйти на ночной промысел. Рядом с баштардой ошвартовались шесть кадирг, а остальные встали лагом к ним.
Когда я швартовал тартану третьим корпусом к двум кадиргам, возле ворот разыгрывался спектакль. Два казака, этнические крымские татары, разодетые под турецких янычар, требовали от городской стражи, чтобы та открыла ворота для Ибрагима-паши, командующего эскадрой. Стража наотрез отказывалась открыть их даже перед самим султаном, пока не будет приказа коменданта города, а приказа не будет, потому что комендант уже отдыхает и беспокоить его опасно для здоровья. Перепалка продолжалась минут десять, пока не стало совсем темно. После чего обе стороны умолкли, довольные собой. Наши убедили турок, что прибыло именно обещанное подкрепление, а те показали, как хорошо они исполняют свои обязанности.
В это время потянулись чайки. Ориентируясь только по фонарям на галерах, они демонстрировали, как не надо швартоваться. Уверен, что счет поломанных весел и досок обшивки будет на десятки. Стража никак не реагировала на это. Видать, им и в голову не приходит, что казаки могут вести себя так нагло. К полуночи ошвартовались все, и наступила тишина. Казалось, что прибывшее войско заснуло так же крепко, как и городская стража. Многие расположились прямо на молу, что не удивительно, потому что на галерах мало места. Отправились на мол и казаки, прибывшие на тартане.