Казачка. Книга 1. Марина
Шрифт:
Галка то любит его больше чем она!
Галка жертвует ради него.
А сама?
А сама как куркуль — прибрала к себе такого сладкого…
И Маринка стала нежно целовать его безволосую грудь. Целовать и легко касаться его самыми подушечками своих нежных пальцев.
— Как до дому то добираться будешь?
— Пешком. Как еще?
— Давай я тебя отвезу.
— Да не надо, дойду. Полезно даже.
— Хулиганы то не обидят? Два часа ночи уже, а до твоего проспекта Щорса пол-часа быстрым шагом.
— Дойду.
— Да не ломайся. Мне даже приятно
Вишневая «восьмерочка» завелась
— Прогрей мотор, не торопись
— Да ну его! Людей надо жалеть а не моторы, Галочка твоя небось не спит — ждет не дождется
Поехали. Город как вымер. И фонарей городская управа не жжет — электричество экономит. На углу Ленина и Революции возле церкви, в отблеске фар — фигура…
— Отец Борис!
Марина притормозила.
— Садитесь, батюшка.
— Благодарствуем премного
От батюшки сильно пахло винцом
— А-а-а, Марина да Михаил…Ну что, прелюбодеи, венчаться — это вы по моде венчаетесь, а исповедаться да причаститься — тут вас уже нету. Да и просто в праздничный день придти в церковь — свечку поставить — времени нет.
— Это точно. Отец Борис, времени — просто полный провал.
— А прелюбодеить — времени у вас на это хватает.
— Да не журитесь, отец Борис, — кто не без греха!
— А ты Мишка — помолчи! Она вот вдовица — на ей греха меньше твоего, а молчит
— Вы, батюшка, тоже вон, позволяете…
— Радость у нас большая, паникадило сегодня в храме восстановили и повесили, и подключили. Так что по такому случаю, мы всем клиром с отцом Сергием, да отцом Игорем, да с псаломщиками, да с регентом хора, да и староста наш церковный был — в общем выпили по случаю радости великой.
— А паникадило это что?
— Это по вашему — люстра значит… Большевики то в храме сорок лет свеклу да картошку гноили, а как перестройка, храм вернули, нате! Ни утвари, ни икон, ни алтаря… Мамай прошел! А потом упрекают еще, мол Владыко Кирилл коммэрцией занимаются… Водкой торгуют… Да хоть чем! Большевики семьдесят лет грабили-грабили церковь, а храмы теперь епархии возвращают, а на что восстанавливать? На какие денежки то? В стяжательстве церковь обвиняют…А то, что в годы войны тот же Сталин ваш не постеснялся от церкви деньги принимать… От той церкви, что разгромил — хуже татар, так это не стяжательство… Вот здесь меня Марина высади. Приехали… А покаяться — оба приходите. В субботу вечером к семи часам, я исповедываю. Попоститесь пару деньков перед этим… И приходите. Кто Святых даров не причащается — тот не спасется, истину вам говорю, прелюбодеи…
Отъехали, оставив батюшку возле его калитки.
— Смешной он…
— Да нет… Это мы неправильные… Вот и твой дом. Я не буду под окна подъезжать. Зачем Галку нервировать. Здесь выходи.
Кого Дима боялся больше — военных или чеченов — сказать было сложно. Иногда ему казалось, что либо полковники с окружных складов, либо Султан, обязательно его — Димочку Заманского, как теперь говорят, — «завалят». Одни — за то что слишком многих военных он теперь знает в лицо, и точно пишет в своей тайной бухгалтерии, сколько товара они ему отпустили… Да не тушонки и не сгущенки, за которые максимум — года два условно да амнистия! А тысячи цинков с патронами, сотни ящиков с гранатами… И за это — алчным тыловикам выходят уже совсем иные статьи. А
Да и Султану — когда за товар тот отваливал пачками «зеленых», от которых так и пахло непримиримыми Эр-Риядом и Могадишо, видно страсть как хотелось взять бы да полоснуть по горлу этого «неверного», да отнять его деньги!
Ни те, ни другие покуда его не трогали, пока нуждались в нем, как в посреднике. И Дима понимал — стоит им найти другого, или что то вообще изменится вдруг в обстановке на Северном Кавказе — тут же «почикают» его, и лишнего часа он не проживет.
И понимая все это, на «свиданки» к Султану ездил без телохранителей. Разве они помогут, когда у полевого командира Султана Довгаева — заместителя самого Джохара, свита — минимум пол-роты отборных головорезов. Все на «Нивах» — по трое в каждой. И в каждой машине гранатометчик и пулеметчик. Что-то среднее между Махновскими тачанками и немецкими мотоциклами начала Великой Отечественной…
— Здесь четыреста тысяч.
— Хорошо, Султан
— Ты никогда не считаешь, а если я обману?
— Ты воин, Султан, и скорее меня просто убьешь, чем станешь опускаться до какой то там «куклы».
— Верно говоришь
— И потом, нужны мы еще друг другу, так зачем перспективный бизнес портить?
— Перспективный?
— На войне много снарядов, мин и патронов нужно.
— Опять верно говоришь… Это у вас так говорят, кому война, а кому родная мать?
— Примерно так. Но так в любой стране и на любой войне. Сколько американцев делало бизнес на Вьетнаме?
— Ладно, не время теперь теориями заниматься. Ты, Дима, через месяц того же и столько же приготовь.
— А у меня к тебе, Султан, просьба будет личная.
— Да?
— Руслан из Новочеркесска — тебе ведь родственник?
— Сын дяди Ахмета — двоюродный брат.
— Сделай так, чтоб он отстал от вдовы Корнелюка, отказался от видов на универмаг.
— Мне нет дела до его дел
— Султан, я тебя никогда о личном не просил
— Это твое личное касается денег моего родственника
— Не знаю ваших обычаев, но когда у вас война, все ведь чем то жертвовать должны, считай, что это мой интерес
— Тогда надо вычесть деньгами из твоей доли за товар
— Тоже не совсем так, потому что Руслан этого универмага не имеет — он не его
— Но это его добыча. Не может один волк отговорить другого не резать барана
— Султан, а ты, случаем не зоологию в школе преподавал?
— Нет, я учителем физкультуры был.
— Понятно. Ну, так что? Договоримся с Русланом? Или мне придется заниматься делами вдовы Корнелюка вместо того, чтобы подготовить для тебя товар к следующему сроку?
— Давишь, Дима?
— Нет, не давлю. Это мой семейный интерес, ты же сам меня все спрашивал, когда я жениться буду.
— На вдове этого Корнелюка?
— На ней.
— Ладно, поговорю с Русланом., в виде подарка к свадьбе, можно и отпустить барашка
— Не физкультуру ты преподавал, Султан, а зоологию — точно тебе говорю
И разъехались…
В одну сторону — к югу — попылила целая колонна джипов, набитых до зубов вооруженными людьми.
А в другую — на север — одна — одинешенька, мчалась серая бэ-эм-вэ. И в ней одинокий влюбленный лев по имени Дима.