Казань
Шрифт:
Фрейлины, лакеи, парикмахер мигом испарились из кабинета.
– Говори правду, Василий Иванович! Что сие значит?
– Клин хотят промеж нас вбить, матушка – помявшись, ответил Суворов.
– В твоей верности, Василий Иванович я не сомневаюсь…Но та история с тайными письмами твоему сыну…
– Ночью был курьер из Константинополя. Александр уже отстранен от командования гарнизоном… Я полагаю нужным, вызвать его в столицу и лично допросить.
– Прямо как Петр I – усмехнулась Екатерина – Лично пытать сына будешь?
– Ежели надо – буду – твердо ответил Суворов.
– Ладно, даю дозволение – императрица перевернула
Императрица подчеркнула карандашом пассаж: – Нет, ты послушай Василий Иванович каков наглец!
«…Мы увлекаемся некоторыми снаружи, блестящими дарованиями иноземцев, особливо из немцев и тем самым становимся их обезьянами и начинаем презирать и ненавидеть всё русское: наше прошлое, добрые свойства нашего народного характера, наш язык…»
Суворов изобразил на лице грусть, развёл руками:
– Отечественные газетиры они пострашнее Пугача бунтовщики.
– Курьера Орлову! Срочно. Чтобы живым брал их! Слышишь, Василий Иванович?! Только живыми! Четвертования им мало будет! Нет, каковы подлецы….
Глава 13
На второй день нашего похода по Волге начали поступать свежие разведданные. Сначала прискакали конные башкиры Азналина. От них стало известно, что Орлов с полками выдвинулся из Москвы к Владимиру. Затем объявился один из двух резидентов Тайного приказа в Нижнем. Его привел в мой шатер Шешковский. Долго “пытал” насчет новгородского гарнизона.
Возглавлял оборону генерал-майор Алексей Алексеевич Ступишин. В городе губернатора уважают – он прошел всю Семилетнюю войну, был сначала полковником, потом бригадиром… Его даже избирали в Уложенную комиссию, из которой Екатерина хотела сделать российский парламент, но потом передумала. Особенно мне стало грустно, после того, как я узнал, что Ступишин воевал на Кавказе – был комендантом Кизлярской крепости и даже заложил городок Моздок.
– Этот Нижний не сдаст – тяжело вздохнул, вторя моим мыслям, Шешковский – Кровью умоемся штурмовать Кремль.
Судя по тем данным, который принес нам агент – генерал-майор получил от Екатерины два полка мушкетеров, еще до восстания в Москве и сумел мобилизовать полторы тысячи окрестных дворян и мещан в ополчение.
Самое главное, людям Шешковского удалось перехватить одного из курьеров, что вез донесение Орлову.
“….город Нижний положение имеет весьма важное потому, что хранится в нём: денежной казны до миллиона рублей, соли по берегу в разных местах до 7 миллионов пудов, вина также до 14 тысяч ведер, зерна и круп бесчетно. Все сие хранить без сериозного воинского подкрепления возможности не имею. В гарнизоне без командированных к усмирению бунтовщиков не более 1500 рядовых, и те весьма ненадежны; а кремль в окружности своей имеет 2 версты и 180 сажен. К обороне ж все, что имеет силы человеческие, могут изыскать, я ничего не упустил; но со всем тем не могу сказать, чтобы себя мог совсем обеспечить. …И в таком будучи обстоятельстве я решился защищать только крепость Нижний Новгород, а поисков по недостатку воинских сил, а особенно конных команд, производить некем… Если конных я получу хотя бы тысячу аль две, гусар то, надеюсь, с Божьей помощью не только разсыпавших злодеев не допущу в Московскую губернию, но истреблю всех в своей…”
– Это он про людей Анзалина и Салавата Юлаева – пояснил мне Шешковский про “разсыпавшихся злодеев”.
– Зови генералов – я кинул письмо Ступишина в огонь жаровни – Наша беда не Нижний. С Божьей помощи возьмем его. Наша беда – Орлов. От Владимира он быстрее дойдет до Новгорода, чем мы по Волге.
После того, как генералы собрались, начали думать, как притормозить любовника Екатерины. Это представлялось возможным – надо было разделить армию на две части. Конную и пешую с тяжелым обозом. Первая отправлялась наметом вперед и начинала изматывать Орлова после Владимира, постепенно оттягиваясь к Нижнему. Нашу мобильную часть войска я поручил возглавить Овчинникову и Мясникову. Подуров и Перфильев продолжали гнать пехотные полки по Волге.
– Андрей Афанасьевич, Тимофей Григорьевич – я обратился к военачальникам – Ни Боже мой, никакого генерального сражения! Наскочили, стрельнули и тикать. Заходите в тыл, бейте обозы.
– То мы разумеем добре, царь-батюшка – сверкнув единственным глазом, за обоих ответил Мясников – Будем драть задницу Орлову как собаки медвежью.
– Собирайте по дороге башкирцев да киргизов – я поплотнее запахнул шубу. Примораживало, и это было хорошо! Весна выдалась поздняя, а значит мы успеваем к Нижнему до вскрытия Волги – Неча им шляться по губернии, хватит, поразбойничали.
На следующее утро, конные полки казаков ушли вперед, а мы двинулись дальше. Мороз усиливался, пошли обморожения. Максимова с отцом сбивались с ног, ухаживая за выбывшими из строя. Им помогало двенадцать докторов, но наши военная медицина была все еще слаба. Я приказал увеличить питание, вспомнил про замороженный борщ. Вполне себе действенный полуфабрикат. Борщ вариться, замораживается. При необходимости – прямо топором, рубиться нужная часть, и разогревается на костре в котелке. Полевых кухонь не хватало, так что идея с борщом пошла в массы на ура.
На каждом привале я приказывал организовывать не только обильное питание, но и политинформацию.
Солдаты садились у костра в кружок, капралы, те, которые грамотные зачитывали газету Ведомости, мои указы. Полковники не пили водку на офицерских собраниях, а отвечали на вопросы, участвовали в жизни рот. Поляки сначала кривились, пытались манкировать обязанностями, но после нескольких штрафов и публичных выволочек – сдались.
На пятый день мы миновали пустые и разграбленные Чебоксары. Губернатор не стал защищать город и тут славно похозяйничали башкиры с калмыками.
– Ох, грех какой – перекрестился на почерневшие купола сгоревшей церкви Перфильев – Как отмаливать то будем, Петр Федорович?
– Я в ответе перед Господом, отмолю – я пришпорил Победителя, перешел на рысь. Если Господь меня сюда прислал, значит у него есть для меня Цель. И эта цель – мое Дело, к которому я готовился всю свою “прошлую жизнь” – Прикажите полкам прибавить шаг.
В маленьком городе Боровске Московский губернии, на почтовом дворе по комнате шагал молодой человек с живыми глазами и подвижным лицом. Бобровая шапка и шуба валялись на лавке рядом с дорожным чемоданом. Станционный смотритель, старый, сгорбленный, с седыми нависшими бровями, в затрёпанном кафтане, проходя мимо, спросил: