Казань
Шрифт:
Маша уводит шатающегося парня с эшафота, труп обмякшего Жилкова снимают с виселицы. Подводят Державина с Бибиковым.
– Исполнил я наш уговор? – тихо спрашиваю поэта.
Тот лишь мрачно кивает, показывает взглядом на связанные руки. Режу веревку и ему.
Державин достает из-за пазухи листок бумаги, кланяется в сторону церкви. Встает на край эшафота, запевает:
– Боже царя храни…
Поет громко, с выражением. Народ жадно вслушивается. Тишина стоит полная, абсолютное. Обалдели все. Генерал Бибиков, дворяне, министры…
– Помилуй мя государь. А
Мой выход “на сцену”. Я держу театральную паузу, разглядываю народ.
– Ну что, детушки? – обращаюсь к людям – Пощадить?
Впечатленная гимном толпа дружно кричит “Помилуй их, царь-батюшка!”, “Пущай живут”.
– За сей изрядный гимн и покаяние ваше – я поворачиваюсь к Державину – Заменяю вам виселицу каторгой. Живите.
Народ взрывается приветственными криками, поэт криво улыбается.
Глава 12
Третьего марта 1774 года через узкие ворота Святого Мартина в Париж въехала почтовая карета. Серое небо низко нависло над городом. Надвигались сумерки. По городу только начинали зажигать огни. Карета остановилась на почтовом дворе и ее сразу же окружили носильщики.
Первым наружу выпрыгнул сухопарый, в белом припудренном парике мужчина средних лет. В руках он держал трость и круглую шляпу.
– Юзеф! – к мужчине подбежал молодой человек лет двадцати с вздернутым носом и веселыми глазами.
– Тадеуш! – Юзеф крепко обнял юношу, утер слезы платком.
– Сколько лет!!
– Шесть! Шесть долгих лет.
Братья Костюшко говорили по-польски и на них неодобрительно косились проходящие мимо парижане.
– Забирай багаж, я тебе снял небольшую комнату в Фобур Сен-Жермен у бакалейщика Прево. Небольшая мансарда.
Юзеф отдал указания и носильщики перенесли чемоданы на запятки фиакра. Начал накрапывать мелкий дождь.
– Monsieur, Russe? – к Юзефу обратился кучер, прислушиваясь к разговору братьев.
– Нет, поляк.
– Ah…bon… Russes, polonais, bon.
Громыхая колёсами, по улицам Парижа ехали кареты, верховые продирались через толпу пешеходов. Высокие серые и коричневые дома с крутыми крышами стеснили кривую, мощённую крупным булыжником улицу. Остро и едко несло вонью из дворов. Пронзительно кричали торговцы.
Тадеуш болтал ни о чем. Расспрашивал брата о дороге, восхищался парижскими ресторациями.
Улица раздвинулась. Фиакр въехал на маленькую площадь. В центре стояло большое стеклянное колесо лотереи, сзади него пёстрой горою были разложены выигрыши. Человек в высокой шляпе надоедливо звонил в колокольчик, рядом с ним стояла девочка с завязанными глазами. Кругом сгрудилась толпа.
– Новая парижская мода. Лотерея – пояснил Тадеуш – Платишь, девочка вытаскивает билет. В каждом втором случае – неплохой выигрыш. Некоторые даже умудрялись выигрывать доходные дома!
– Обман – Юзеф презрительно сморщился – Развлечения черни и буржуа. Боже, как же измельчали французы! Где новый Ришелье, где новый маршал де Виллар??
– Нынче во Франции всем заправляют фаворитки – пожал плечами Тадеуш – Да и те, ты прав, измельчали. Раньше хотя бы была мадам Помпадур. Теперь у Людовика пятнадцатого в фаворитках Жанна Бекю, графиня Дюбарри. Спелась с герцогом д’Амбуазом и первым министром де Мопу.
– Что
– Заперся в своем Оленьем парке – особняке в Версале, никого не хочет видеть.
– Даже Марию-Антуанетту??
– Королеву в первую очередь – Тадеуш тяжело вздохнул – Франция нам не помощник, Юзеф. Аристократия погрязла в дрязгах с буржуа, что заседают в парламенте, ведет развращенный образ жизни… Поверь, брат, это все плохо кончится.
– Что же наши?
– Все по старому – князья, прелаты разливают желчь по салонам. Но есть и любопытные персоны. Познакомлю.
Фиакр приехал к дому бакалейщика Прево.
– Третий этаж – Тадеуш протянул Юзефу ключ, обнял – Заеду за тобой завтра, устраивайся.
По тёмной деревянной лестнице, вившейся крутыми изгибами, Костюшко поднялся за слугою в третий этаж и вошёл в мансарду. Маленькая каморка с громадной постелью ожидала его. Сухая вонь стояла в ней. Юзеф подошёл к окну и раскрыл его. Окно было низкое, до самого пола. Железные перила были внизу. Поляк пододвинул к ним кресло и сел.
Под ним кипела и волновалась улица. Дождь прекратился, молодая луна мутным пятном проблёскивала сквозь тучи. Она казалась ненужной: оранжевыми пятнами вились по улице фонари. Кто-то жалобным пропитым голосом пел под скрипку. Под самым окном мрачного вида господин говорил скороговоркой:
– Citrons, limonades, douceurs, Arlequins, sauteurs, et danseurs… [1]Хлопали хлопушки, был слышен смех. У кабачка с ярко освещёнными окнами, на отблёскивающей мокрой мостовой, две пары плавно танцевали павану. Там то и дело срывались аплодисменты.
Служанка пришла стелить постель.
– Что это у вас за гулянье сегодня? – спросил Юзеф – Вероятно, большой праздник?..
Служанка бросила одеяло, снисходительно улыбнулась вопросу, повела бровью и сказала:
1
Лимоны, лимонад, сладости,
Арлекины, прыгуны, разные радости.
– Праздник?.. Но почему мосье так думает?..
– Шумно так?.. Весело?.. Люди танцуют…
– В Париже?.. В Париже, мосье, всегда так!
Дама, с которой обещал познакомить Юзефа Тадеуш носила странное имя– Ali-Emete, princesse Wolodimir, dame d'Asov. [2]
Что-то русское было в этом имени. Костюшко насторожился.
Али-Эмете занимала особняк на ile St-Louis, у самой набережной Сены.
В гостиной, куда Тадеуш провёл Юзефа, было человек шесть мужчин и одна дама – хозяйка дома. Костюшко, не привыкшему ещё к парижской обстановке, показалось, что он вошёл в громадный зал, где было много народа. Обманывали зеркала, бывшие по обеим стенам комнаты, в общем совсем уж не большой, и много раз отражавшие общество.
2
Али-Эмете, княжна Владимирская, госпожа из Азова.