Казанскй треугольник

Аввакумов Александр

Кабинет следователя действительно был оборудован подобной техникой, и в момент их разговора оперативник, сидевший за стенкой, записывал на магнитофон все, о чем они говорили.

Когда адвокат покинул их, в дверь моментально вошел один из оперативных сотрудников и предупредил Максима, что ему в качестве исключения предоставлена краткосрочная встреча с этой женщиной, кивнув на Светлану, сидевшую в уголке кабинета.

Света пересела поближе к Максиму и с нежностью взяла его руку. Слезы катились из ее глаз, и она никак не могла подобрать нужные слова.

— Как мама? — спросил Максим и немного успокоился, когда Света сказала, что все нормально.

Он узнал, что Света на днях уезжает от мужа и окончательно расходится с ним. И что это свидание стало возможно благодаря связям Ермишкина.

Сидящий в соседней комнате оперативник внимательно вслушивался в их разговор.

Светлана, взяв со стола листок бумаги, что-то написала на нем и протянула Максиму. Там было написано, что задержан Алмаз. Его подруга беременна и, наверное, может сильно повлиять на ситуацию.

Максим прочитал и вернул записку. Он все больше восхищался этой женщиной. Кто она ему? Не жена, не мать. Но она пришла в МВД, она не стесняется его. А вот родственники-то отвернулись!

Время свидания истекло, и вошел оперативник, стоявший за дверью.

Прощаясь, Светлана успела незаметно сунуть записку в карман Максима. Она крепко обняла его и, не стесняясь, долго поцеловала.

— Что бы ни случилось с тобой, я всегда буду рядом! Пока ты этого хочешь, — произнесла она, и слезы крупными каплями потекли из ее глаз.

* * *

Максим вернулся в камеру и лег на свой топчан. Видя его состояние, Фомин не стал его расспрашивать и, отвернувшись, попытался заснуть.

Марков с большой осторожностью достал сложенную вчетверо бумажку. Это была записка от матери, в которой она писала, что ее выписали, и теперь она дома. Она очень тепло писала о Светлане, которая всячески помогает ей по дому и ухаживает за ней. На другой стороне почерком Светланы было написано, что она через своих знакомых из Москвы купила доллары США, потому что советские деньги могут поменять. А на оставшиеся решила приобрести ценности.

Прочитав записку, Максим порвал ее на мелкие кусочки и спустил в парашу. Он обернулся и увидел, что за его действиями внимательно наблюдает Фомин.

— Ты что, маляву получил? Что нового на воле, что пишут? Что-то мне не нравится твое настроение, парень? Случилось что-то?

— Нет, у меня все хорошо. Приходил адвокат и сказал, что милиция задержала моего товарища, которого тоже подозревают в нападении. Боюсь за него — он может не выдержать пресса и оговорить себя. А его признание отразится на мне. Мне то же самое вешают.

— Так это, наверное, не один твой приятель, которому предъявляют? Так не бывает, чтобы шили только тебе и еще одному, а других не трогали. Оперативники редко ошибаются. У них наверняка есть основания предъявлять вам. Значит, парень, ты что-то кроешь, таишь. Дело твое! Но мне по-честному обидно, что ты не веришь мне.

— Почему я тебе не верю? Верю, а иначе бы с тобой вообще не разговаривал, ты это хорошо понимаешь. Если тебя интересует этот разбой, то я скажу тебе, что я лично не совершал его. В жизни, Сергей, много такого, о чем не хочется не только советоваться, но и вообще говорить. Вот ты меня спросил о маляве. А у меня вопрос к тебе — ты что, следишь за мной? И еще вопрос — почему?

— Максим, не лезь в трубу. Влезешь, можешь и не выбраться! Тебе еще надо в СИЗО правильно подняться! Кто ты там? Букашка с бумажкой! Как я о тебе отзовусь, так и будет. Плохо скажу — опустят ниже плинтуса, хорошо скажу — и ты уважаемый арестант. Так что придержи язык и перестань качать права. Здесь я для тебя хозяин. Я, как Бог, в трех лицах — прокурор, адвокат и судья.

Обменявшись уколами, сокамерники отвернулись, и каждый предался своим мыслям.

* * *

Станислав вел ко мне Фазлеева. Мы с ним договорились, что когда его поведут, он обязательно должен увидеть Лилю, которую выведут из моего кабинета.

Увидев Лилю, Алмаз рванулся к ней, но Станислав, схватив за рукав, остановил его.

— Лиля, — закричал Алмаз, — Лиля, не верь никому! Я люблю тебя!

Девушка, услышав Алмаза, побежала вверх по лестнице, но была остановлена оперативником.

— Ты куда? Забыла где находишься? — оперативник слегка подтолкнул ее в спину.

Алмаз вошел в кабинет в возбужденном состоянии. Он тут же сел и спросил меня:

— Как она себя чувствует? Вы что, не знаете, что она беременна? Ей нельзя расстраиваться! Вы затаскали ее!

— Давай, не шуми! Ты лучше расскажи, как у тебя дела? — попросил Балаганин. — По-моему, выглядишь ты не совсем нормально, наверное, не спится? Смотри, загонишь себя, крыша съедет! Ты вот видел, что только что ушла твоя женщина, которая очень сожалеет о твоем поступке и считает, что тебя в это дело втянул твой друг Марков. Ты прав, она беременна, и ей нельзя расстраиваться. Я не думаю, что ты хочешь, чтобы у вас родился больной ребенок или еще хуже произошел выкидыш?

Алмаз сжал кулаки.

— Что вам нужно? Я уже говорил, что не буду разговаривать без адвоката. Может, вы здесь глухие или нормальные слова здесь не воспринимаются?

— Ты не горячись. Мы не следователи, — начал Станислав, — мы тебя не допрашиваем. Поэтому нет необходимости в твоем адвокате. Я готов показать тебе показания твоей женщины или, как ее удобнее назвать, жены. Если хочешь, я сам тебе их зачитаю. Слушай внимательно, оттого, как ты себя поведешь, будет зависеть, пойдет она с вами как подсудимая или как свидетель.