Казанскй треугольник
Шрифт:
Она, как всегда, выглядела крайне элегантно. Ее одежда отвечала всем требованиям тогдашней моды, а макияж только подчеркивал ее безупречную красоту.
Я предложил ей чая, она без всякого кокетства кивнула, и мы приступили к разговору.
— Ты знаешь, Света, я никогда не думал, что увижу тебя в стенах этого заведения. Мне всегда казалось, что ты намного выше этого, и вдруг — ты здесь, борешься за свободу преступника. Пойми меня, Марков не просто преступник, а настоящий бандит! Неужели ты не знаешь? Ты наверняка прекрасно знала об этом, еще когда он был на свободе. Я знаю, что ты ему помогала — продавала шубы из краденных
Светлана опустила глаза и достала из сумочки носовой платок.
— Абрамов! Почему ты такой жестокий! Неужели ты думаешь, что я не понимаю? Да, этот человек мне очень дорог, так же, как был дорог ты! Он молод, и его еще можно исправить! И я хочу это сделать! Я не знаю, что тобой движет, закон или чувство мести мне, но я тебе скажу, что в том, что произошло, моей вины нет. Видно, не судьба быть нам с тобой вместе. Я прошу только — пусть все идет, как идет. Не вали на него того, чего он не делал. Подави в себе чувство мести, он ведь в этом не виноват? Что ты от меня хочешь? Я все сделаю!
Она отставила от себя чашку и стала вытирать покрасневшие глаза.
Я сидел за столом и не знал, как мне поступить. Мои уговоры не действовали на нее.
Время шло, а она все сидела и плакала. Наконец, немного успокоилась и сделала несколько глотков остывшего чая.
— А ты помнишь нашу школу? — спросил я. — Недавно видел математичку, Аллу Борисовну, еле узнал. Только тогда понял, сколько времени прошло. А ты кого из наших встречаешь?
Мы сидели и вспоминали школьных учителей, общих друзей и знакомых. И на время забыли, кто мы, где мы, и полностью предались нашим воспоминаниям.
Время незаметно перевалило за семь, и если бы не звонок Носова, мы так бы и сидели. Я попросил Светлану подождать в кабинете, а сам направился к нему.
Вернувшись минут через пять, я предложил ей прогуляться. Погода стояла великолепная, и она согласилась. Мы медленно шли по улице Карла Маркса. В тот момент мне казалось, что не было этих лет разлуки, и мы, как прежде, вместе.
Каждый думал о чем-то своем, и лишь на какую-то долю секунды наши взгляды встречались, и мы улыбались. Нам казалось, что мы вернулись в нашу юность, и у нас все еще впереди.
— Виктор, расскажи о твоей семье. Я знаю, что ты женат и у тебя дочка, — попросила Света.
Когда я рассказывал о семье, о маленькой дочери, которую я любил без памяти, я заметил, как у нее сверкнули слезы. Наверное, это были слезы несбывшейся мечты.
— Слушай, ты все такой же, каким я тебя помню. Время над тобой не властно, и если бы не седина, как будто и не было этих лет. А у меня жизнь не сложилась, ни нормальной семьи, ни детей. Видно, судьба наказала меня за тебя, за то, что не побежала за тобой, не остановила тогда… Знаешь, я еще могла это сделать, когда в Саду рыбака ты пел песню, в которой были слова «мне почему-то все равно». Ты помнишь эту песню? И я помню. Я хотела тебя увидеть и попросить прощения за родителей, но не смогла и решила забыть
Она обняла меня за плечи и нежно поцеловала в губы. Я стоял как вкопанный и не знал, как мне реагировать на то, что услышал.
Увидев мое замешательство, Светлана улыбнулась и, махнув мне рукой, побежала к остановившемуся недалеко такси.
Такси скрылось за поворотом, а я побрел в сторону своего дома.
«Вот и поговорили, — подумал я. — Да, жизнь сложная штука, не знаешь, где найдешь, а где потеряешь». И, забыв о службе и долге, я по-человечески пожалел ее и пожелал ей простого счастья. Она была его вполне достойна.
Марков вернулся в камеру после обеда. Вчера вечером его и сокамерника Фомина отправили в СИ-1, так как по закону держать задержанных более двух недель в камерах ИВС было запрещено. Это был его первый этап, и все было для него непривычно. Он впервые проходил по живому коридору из охранников СИЗО, которые ударами дубинок гнали их вперед. Максим пытался было огрызнуться на охранника, который сильно ударил его по спине, но сразу же оказался сбитым профессиональным ударом дубинки.
Желание к сопротивлению моментально улетучилось. Уже находясь в автозаке, Марков понял, что он для них никто, и в случае малейшего сопротивления его в лучшем случае искалечат, а в худшем — убьют. И поэтому решил не испытывать судьбу и выполнять все команды конвоя.
Их всех, кто находился в машине, выгрузили на территории внутреннего тюремного двора. Максим кое-как держался на ногах — удар дубинкой по здоровой ноге не прошел бесследно. Его завели в небольшой бокс без окон и, ни слова не говоря, закрыли за ним массивную железную дверь. Камера была пустой, в ней не было привычной шконки и параши.
«Значит, не надолго я в этой камере», — успел подумать Максим.
Тут же открылась дверь, и вошел сотрудник, на пагонах которого было четыре звезды.
— На что жалуетесь? — тихо спросил он Максима. — Что у вас с ногой?
— А вы кто? — поинтересовался Марков.
— Я медик, тюремный врач, — сухо отрекомендовался капитан.
Марков рассказал, при каких обстоятельствах повредил ногу. Осмотрев его, капитан молча вышел из камеры. За ним со скрипом закрылась железная дверь.
Часа через два Максима вывели в туалет. Он справил нужду и, заложив руки за спину, в сопровождении надзирателя отправился обратно в камеру.
Там он увидел грязный матрас на полу, который кто-то занес в его отсутствие. Он лег на матрас и попытался заснуть, но сон не шел. И Максим стал вспоминать прошедший день.
Светлана успела передать, что ей удалось встретиться со всеми заинтересованными сторонами и договориться о совместных показаниях. Пока Максим поглощал принесенную ею еду, она рассказала, как ему вести себя. Ее тихое спокойствие вселило в него уверенность в себе и надежду на успех.