Казейник Анкенвоя

Егоров Олег Александрович

– И самодержавие. И народность.

– Вот все это, но без инородности.

– Я слышал, анархисты за мать порядка.

– За какую мать?

– За мать Бакунина, Кропоткина и Нестора Ивановича Махно. Ты им самодержавие, они тебе вторую гражданскую.

– Митя моя забота. Либо срастется с орденом, либо засохнет. Как там насчет сухой ветки сказано в писании?

– Нормально.

– И я о том же. А верных сил у нас реально хватает.

– У нас и верных слабостей хватает. «Франкония» спецназом охраняется изнутри. Они и наружу могут выйти.

– Шесть шестерок?
– альбинос принялся медленно завинчивать фляжку, словно бы давая мне возможность самому осознать всю наивность моего резонерства.

– С оружием.

– И я о том

же. Ты в теме, где хлысты зарыты? Знаю, что в теме. И денщик твой в теме.

– На кой тебе мертвые хлысты?

– Другие хлысты. Оружие. Табельная волынка, обрез, пара гладкоствольных, лимончиков штуки три. Гранатомет хорошо бы. Как там в писании? «Не мир я вам принес, но меч»?

Да. Эту библейскую истину Могила выучил твердо. Этой истиной вооружались многие на службе у Вселенской церкви. Они бы и так вооружились. Слабо им было духовное наследство Спасителя без меча поделить. И напрасно толстовцы репу чесали: мол, это как же оно с правой щекою вяжется? И с непротивлением злу, и с тем, что кесарю кесарево следует оставить? А вот и вяжется, господа благородное толстовство. Через пророка Магомета, лично взявшего частями из рук архангела Гавриила арабскую библию Коран, положившуюся в основу исламского фундамента. Через шиитов и суннитов, по сей день истребляющих друг друга Аллах знает за что. Вроде как за имущество старшей дочери пророка. Через гибельные крестовые походы супротив мусульманства числом двенадцать, включая походы пастушков и детей. Через такие же северные походы и походы на гуситов, где впервой широко использовалось огнестрельное оружие, вяжется. И вяжется через псов Господних доминиканцев, положивших начало физическому отлучению инакомыслящей паствы. Очень вяжется через вечную резню меж добрых протестантов и добрых католиков. Связано через восстание Соловецкого монашества против реформы Никона. Все связано, господа в косоворотках. И Варфоломеевской ночкой, и Холокостом, и 11-тым сентября. Потому, как мечом быстрее и проще доказать свою преданность божественным заповедям, среди каких «не убий» шестая. И горько было Спасителю предвидеть именно такое духовное развитие процессов. И с печалью, думается мне, произнес он то, что произнес. Он больше произнес: «Почему вы не понимаете речи Моей? Потому, что не можете слышать слова Моего» (Инн. 8-43). И оставалось Ему, как только признаться в скорби: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10-34). Нам, что не принеси, мы из всего делаем оружие. Мы из любви сделаем оружие. Мы из веры в Иисуса оружие сделали. Сын Человеческий. Так он себя называл до распятия. А мы? Чьи мы дети, вообще? О ком отозвался Иисус: «он был человекоубийцей от начала» (Инн. 8-44)?

– Да. Оружие, - разболтав «Бычью кровь», я допил ее из горлышка, чтобы зло не оставлять.
– Подумать надо. Сан обязывает.

– Подумай. Мы и одними заточками управимся. На твоем чистом благословении. Только больше славянской крови прольем. А с четверкой хлыстов наши танкисты за час возьмут всю химию под контроль. И какая выходит разница?

– Да. Разница не выходит.

– Ну, думай правильно.

Он хлопнул меня ладонью по коленке, и поднялся наверх. Я же остался думать правильно. Сперва я правильно думал о том, какую газету выписать коту моему Парису взамен сыпучего наполнителя. Здесь важный момент. С детства кот мой приучен ходить по нужде в лоток, застеленный свежей прессой. Но он скорее рядом нагадит, чем использует скучное и пошлое издание. Правильно обдумав, я кое-что выбрал. В целях рекламы скрою что именно. Потом я правильно думал о жене. Обзвонив друзей, коллег, знакомых, удаленные доступы, морги, больницы и милицейские отделения, она успокоится, и просто будет меня ждать. Потом я правильно думал об источнике питания. Скорее всего, на комбинате имеется мощный трансформатор, преобразующий тепловую энергию в электричество. От какого-то источника питаются их камеры наблюдения, типография, цеха, компьютеры и прочая оргтехника. Отчего-то работает их ускоритель «Кениг-рей».

Славно бы взорвать подобный

трансформатор для начала, и тем выиграть пару суток. Может, и всю неделю. Но как подобраться? Я подобрался к единственному доступному источнику питания: копченому окороку, подвешенному за крюк. Тем более, я не ел со вчерашнего ужина. Потом я перестал правильно думать. За мной спустилась Вьюн. Через двадцать минут мы должны были явиться на встречу с активистами зеленого подполья. Через двадцать минут мы явились.

У пробоины в борту нас ожидали два типа в дождевиках и лыжных масках с вырезанными глазницами. Один из них подался ко мне.

– Здесь принимают на работу?
– спросил он тихо.

– А наша работа завершена, - отозвалась моя послушница.

Подавшийся тип стащил с головы маску и горячо пожал мою ладонь двумя своими.

– Добрый вечер, товарищ епископ, - радушно произнес он, ставши сразу Пугачевым.

– Кто такой мудацкий пароль сочинил?
– поинтересовался я у краеведа.

– Да ты же и сочинил, - буркнула Вьюн.

– Это меняет. Примите мои соболезнования, Виктор Сергеевич. Владимира жаль. Умница, и вдруг на тебе мрачный выбор.

– Может, в здание войдем?
– перебил меня каким-то заложенным голосом тип, все еще скрытый под маской.
– У меня гланды, милостивый государь. Я не намерен и далее мокнуть.

– Разумеется, - я отдернул в сторону брезентовую портьеру, тем приглашая в трюм заговорщиков, отнесенных уже мной к романтическому горячему подвиду.

Судя по хлюпанью, уровень жидкости в трюме после наводнения заметно снизился.

– Жив кто? – крикнул я, и гулкое эхо, отскочивши от внутренней обшивки, докатилось до Германа. После минутной темноты сверху к нам поплыл огонек. Спустившись по трапу, татарский шкипер, более смахивающий на шотландского пастуха в клетчатом пледе и с волосатыми ногами, обмахал нас точно кадилом своей керосиновой лампою.

– Самогона нет, - предупредил он меня угрюмо.
– Час как брагу поставил.

– Слава тебе Господи, - по столь незначительному поводу я, сознаюсь, перекрестился.
– Кипяток имеем? У товарища, который не счел нужным себя назвать, гланды вздулись.

– Кипяток имеем.

– Щекотливый, - с опозданием прогнусавил спутник Виктора Сергеевича.

– Это вы обо мне?
– я обернулся к простуженному типу.

– Это фамилия. Щекотливый.

В пробоину сунулась сразу группа заговорщиков.

– Здесь принимают на работу?
– забубнили вразброд подошедшие активисты.

– Утром возьмем, - обогнал меня ко всему привычный шкипер.
– В трюме сухая уборка, гальюн забился пробить. Ведро первача за всю канитель.

– А наша работы завершена, - поспешил я успокоить подполье.

– Да хрен там, - продолжил гнуть свое татарин вопреки распространенному отзыву.
– Пробоину зашьете, еще три ведра.

– На каждого?
– оживились вопреки моим опасениям бойкие активисты.

– Раскатали губу, - татарин Глухих сплюнул под ноги и, судя по звуку, не промахнулся.
– Четыре ведра за всю канитель.

– Пять, - вылез вперед какой-то вихрастый подпольщик.

Торговля затягивалась, и я решительно вмешался.

– Товарищи зеленые, прошу на маевку. Продолжим здесь волам хвосты крутить, жандармы нагрянут. Герман, проводи нас, где у тебя сухо, и мебель пока расставлена.

– На камбуз? Там кипяток бесплатный.

– Заманчиво. Сколько еще решительных и смелых должно подойти, Виктор Сергеевич?

– Все активное сопротивления уже собралось.

Я насчитал девятерых.

– Не густо. А нет у вас в резерве пассивного сопротивления?

Пугачев смущенно покосился на Щекотливого спутника.

– Вы как будто иронически настроены, епископ, - просипел Щекотливый, судя по всему, лидер зеленой партии.
– Между тем, это вы желали с нами соединиться.

– Желал, - подтвердил я серьезность моих намерений.
– И, поверьте, соединюсь. Без вас или с вами. Но прежде всего я желал быть услышанным, сударь. Потом вы примете взвешенное решение. А пока оставьте кого-нибудь снаружи.