Казнить! Нельзя помиловать!

Бочков Александр Петрович

Ну всё — нам пора… Здесь хорошо, а дома лучше… Пора нам на выход. Объявил — уходим. В порт и домой… Хафизов вздохнул с облегчением; Дергачёв принял как должное, а вот Борисов недоволен… Хафизова я понимаю: парень эмоциональный, а ту столько всего навалилось, да ещё и на неподготовленную психику молодого парня. А Колюня то чем недоволен? Спросил. Парень скривился:

— И не постреляли даже… В такую даль мотылялись и зачем? Ну банк ограбили — это ещё ничего… Да и то — только таскали… Но как же без драки и стрельбы? Похлопал поощрительно по плечу:

— Так и было задумано Коля… А подраться, да настреляться ещё успеем — и надоест даже! Борисов ухмыльнулся:

— Скажешь тоже — надоест! Такое разве может надоесть?!

Ну истинный сын своего отца — только ответственности пока нет… Закинули в грузовик четыре больших и три средних сумки — две из них завёрнуты в брезент и поехали в порт. Там нас уже ждала — к дальнего причала, яхта не яхта; судно не судно, но что то быстроходное и пригодное по волнам двигаться беспрепятственно. Подъехали. Остановились… Парни выпрыгнули; занесли в каюты шхуны сумки и вышли на палубу. Запрыгнули обратно в кузов грузовика. А я зашёл с капитаном в рулевую рубку. Грузовик постоял, постоял; дождался, пока я вышел из рубки; закрыл задний борт, сел в кабину и уехал. Только не уехал я никуда: снова в невидимость и в трюм — в глубь судна, к двум НАШИМ каютам. А там уже сидят мои орлы… Это было не сложно: зашёл в рубку; "оставил" там капитана, а сам, в невидимости, вышел к грузовику. И проводил за ручку — по одному, своих соратников в глубь судна, к каютам. Вышел из трюма, зашёл в рубку. А оттуда уже — в видимости, к грузовику. Для всех, кто что то видел: подъехал грузовик; загрузил что то в яхту и уехал… А что загрузил и куда пойдёт шхуна с этим грузом? такие вопросы здесь не задают — даже пьяными! Чревато…

К чему такие сложности? С яхтой просто: капитан подрядился прийти в Финляндию в Хельсинки. Там забрать пассажиров и вернуться в Стокгольм. За всё заплачено вперёд и ждать пассажиров капитан в порту должен сутки с момента швартовки у причала. Плюс пару часов… Не появятся — уходить обратно. Это для маскировки… На самом деле — яхта доставит нас в нейтральные воды в район острова Вайндло. Там я должен связаться с пограничным катером, на котором будет находиться Фриновский. Он должен ждать нас в назначенное время в назначенном квадрате трое суток, патрулируя, якобы, советскую морскую границу в этом районе. Капитан высадит нас на советский сторожевик и отправится в Хельсинки. Конспирация — мать её в дышло!

Всё так и вышло… Прибыли в район встречи; радист выдал в эфир на определённо частоте серию цифр; 22 16 47. После шести-восьми повторений получил ответ: 16 47 22. Через полчаса со стороны советских вод в нейтральные выскочил советский сторожевик; лихо пришвартовался, не смотря на качку. Мы перекинули сумки на сторожевик; перебрались сами… Я зашёл в рубку к капитану, протянул ему оговоренную сумму в долларах и добавил ещё половину, улыбнувшись:

— С вами приятно иметь дело капитан… Тот посмотрел на деньги; забрал и протянул руку. Я её с чувством пожал.

— Обращайтесь. Если понадоблюсь — вы знаете где меня найти…

Сторожевик мчался на всех парах к пограничной базе. Я, с моими бойцами сидел в крохотной каюте капитана. Лица у нас, естественно были закрыты масками. Фриновский — тем временем, "накачивал" капитана на предмет секретности операции. Пугал, в общем. На обычном сторожевике, может быть и не испугались бы, хотя вряд ли! Аресты и среди гражданских и среди военных и среди моряков стали уже почти что обыденностью. И не многие возвращались обратно: Ежов свирепствовал и глава ГУГБ Берия тоже вносил свою посильную лепту в аресты. Но дело в том, что сторожевик этот принадлежал к ведомству НКВД — потому и спрос был строже! Добрались до базы, а там уже два охранных отделения свирепствуют. Разогнали всех, кого только можно, обеспечивая секретность. Нашу секретность. И безопасность. Сели мои бойцы в эмку; я во вторую — к Фриновскому. Пару самок с архивами — на переднее сиденье. И всё это молчком! Хотя вижу — любопытство первого зама разбирает — прям ужас! Но — молчим… Доехали

до спец состава; загрузили в вагон Фриновского все сумки и поезд отошёл от оцепленного тупика. В Москву. Парни мои и Дергачёв — в отдельном купе. Сидят без масок, но если захочет кто зайти — будь любезен личико спрятать! И я тоже в маске — если хожу от купе Фриновского к своим. Нафиг нам нужна эта известность! Мы не ради чинов и наград — в будущем у нас их будет достаточно. Сейчас — ради благополучия Родины! Прибыли в столицу — у какого то семафора Зам наркома приказал остановиться. Мы выпрыгнули из вагона и быстрым шагом пошли в глубь ближайшего переулка. А там, приняв невидимость — пошли по кривым улочкам, осторожно обходя идущих навстречу прохожих. Леший ведь сказал — среди леса можешь пару дюжин в невидимости держать! Это на всякий случай — 24 человека!!! А мы идём по улочкам, где почти каждый дом из дерева. Так что для моего умения это так — тьфу и растереть! И точно: идём мы себе, никого не задеваем — даже обходим старательно стоящих на пути, а нас не видно…

И если кто будет нас искать — а искать будут точно: из ведомства товарища Берия — пусть ищут хоть до конца света — замаются искать! В Москве Фриновского, спускающегося по ступенькам из вагона встретил на перроне сам Берия. Не чинясь, подошёл; первым протянул руку, улыбаясь, спросил задушевно, уважительно:

— Ну как съездили — товарищ первый зам наркома? — спросил Берия заинтересованно… Фриновский улыбнулся и ответил добродушно:

— Нормально съездил товарищ начальник ГУГБ… Берия улыбнулся ещё шире, только стёкла пенсне сверкнули как то недобро:

— И как успехи? Каковы результаты проверки? Не поделитесь с коллегой?… — посыпались вопросы начальника госбезопасности.

— Ну ты же знаешь — товарищ Берия… — так де добродушно ответил Фриновский — люди мы подневольные… Как Хозяин скажет — так и сделаю… Разрешит — я не то, что поделиться — совсем отдам. Ну а не разрешит — не обессудь… Берия сделал просительную мину:

— Ну хоть намекни — чем поделишься, если Хозяин разрешит?

— А зачем намекать — сам обо всём узнаешь, если будет нужно… — произнёс с нажимом Фриновский, давая понять, что разговор закончен и приказал стоящему рядом секретарю:

— Давай — перегружай… И обернувшись к Берия, развёл руками:

— Ты извини, Лаврентий Палыч — дела не терпят отлагательств.

В приемную Сталина вошёл первый зам наркома Фриновский. Подошёл к сидящему Поскрёбышеву и скупо произнёс:

— Доложите товарищу Сталину — первый зам наркома НКВД товарищ Фриновский просит его принять. Срочно. Поскрёбышев поднял взгляд; окинул взглядом стоящего напротив стола Фриновского и поднял трубку. Сказал в неё то, что просил Фриновский и ответил:

— Присядьте — товарищ Сталин сейчас занят. Ждите — вас пригласят. Непривычное начало… — подумал Фриновский — неужели начинается… В поезде Степанов разъяснил ему весь расклад предполагаемых действий товарища Сталина, но Фриновский не ожидал, что ситуация пойдёт не по намеченному Степановым, а значит и ГОВЕНОМ, сценарию. Но не подал виду — сел на один из стульев и приготовился ждать… Однако — ждать пришлось недолго. Раскрылась дверь в кабинет и из неё вышел взъерошенный и красный, как рак, Ежов. Нарком НКВД. Увидел Фриновского, и сдерживая рвущийся гнев зарычал:

— Уже приехали? Почему не доложили о приезде? Распустились! А мне за вас отдуваться! Идёмте — доложите о результатах поездки! Бросил он на ходу, проходя мимо стоящего навытяжку Фриновского. Тот было раскрыл рот, чтобы пояснить своему начальнику, что он, в первую очередь должен доложить товарищу Сталину, как в пронзительной тишине кабинета раздался сухой голос Поскрёбышева:

— Проходите товарищ Фриновский. Товарищ Сталин ждёт вас…

Разговаривая с Фриновским в ночном литерном, несущемся сквозь ночь в Москву, я, в числе прочих, разложил ему будущую ситуацию: