Кексики vs Любовь
Шрифт:
Глава 26. Глава о блинчиках и проверках на вшивость
Пока замешиваю тесто — включаю музыку. Пританцовываю вокруг кастрюли, наслаждаясь завораживающим парным вальсом венчика с жидкостями.
Собственно, с блинов все и началось. После очередного утомительного дня в школе, с оглушительными, не в меру подвижными детьми, я с трудом собирала себя только ради одного — ради расслабляющего процесса колдовства над плитой. И именно над блинным тестом меня когда-то как молнией жахнуло — я занимаюсь не тем. Вот же, именно то, что приносит мне настоящий кайф и удовольствие. Так что же мне мешает начать зарабатывать именно на этом? Всех и делов-то…
Делов кстати оказалось больше, чем я думала.
Да и мать моя женщина весьма скептично отнеслась к идее, что я отправлю пылиться на антресоли диплом о педагогическом бакалавриате и начну печь тортики. Но после того, как я, стиснув зубы, перешла на крупы и макарошки ради оплаты курса по муссовым тортикам — махнула рукой. Самую первую крутую тестомеску они мне с Маринкой подарили на ближайший праздник. Абсолютно не релевантный по своей значимости с ценой подарка. Даже ведь не восьмое марта, а прости господи, именины. Именины некрещеной меня, которая первый раз вообще слышала, что они у меня вообще есть! Слишком громко и драматично я, видимо, сокрушалась, что этой фиговины у меня нету.
На самом деле…
Можно сказать, что я на редкость везучая жопа…
Кого ни послушаю из знакомых — поддержки от родни они не дождались и после достигнутых успехов. А мои — и до сих пор все еще ждали, пока этот успех наступит. И старательно распихивали мои визитки среди знакомых.
Тьфу-тьфу-тьфу, но кажется, я стою очень близко от белой линии.
Вчерашний “пранк” моей клиентки явно удался в соцсетях, потому что экран моего телефона устал уведомления от запрещеннограмма выводить. Только устало выводил уже +400 новых уведомлений.
Я, конечно, знала, что Катя Диамант — модная нынче девочка, но такого взрыва я не ожидала.
Ладно. Речь сейчас не об этом. Речь о музыке, которую создают тесный союз раскаленного масла и прохладного теста. Которое расползается по круглой, новехонькой блинной сковородке и мгновенно схватывается в кружево.
Красота!
И я — вечная жрица этой красоты — могу только мурлыкать любимую мелодию себе под нос, дожидаясь, пока краешек блинчика начнет приобретать приятный карамельный оттенок.
Вечно бы смотрела…
— Вот ты где!
Я вздрагиваю от неожиданности так резко, что дергаюсь, и… Разумеется, безмозглому медведю тут же прилетает в нос моим затылком. Он чуть отшатывается, а я — с новым возмущенным воплем бросаюсь обратно, к сковородке.
— Ты дурак совсем, Бурцев? Хочешь на завтрак уголечки?
— Хочу. Из тебя. Готов лично заняться степенью твоей обжарки, — хищно скалится Тим, и я обреченно машу на него рукой.
Второй рукой торопливо переворачиваю блин, между прочим. И чем это я не повар мирового класса?
Закончив с этим, бросаю на несносного бабуина косой взгляд.
— Бурцев, вот скажи мне честно, у тебя член когда отвалится?
— Не сегодня, — позевывает Тим, и я почему-то не могу удержаться от вольного смешка.
Дурак такой… Шикарный такой дурак, в светлых волосах которого путаются солнечные зайчики. А уж свежайшие белые трусы на узких бедрах воистину готовы хоть прям щас быть запечатленными на обложку.
Блин, я опять засмотрелась! И блин — в прямом смысле. Горит же!
— Прикройся, дурень, — пыхчу возмущенно, скидывая все-таки обуглившийся блинчик в мусорное ведро, — иначе правда останешься без завтрака.
— Да вот еще! — хмыкает Тимур, и я по тону чую, что паршивец не собирается мне подыгрывать. — Я вообще-то дома. Утром. Всегда завтракаю голышом. Скажи спасибо, что трусы надел. А то сейчас напросишься, как сниму…
Не могу удержаться — залепляю паршивцу фартуком прямо по физиономии.
— Эй!
— Не эйкай мне тут! — воздеваю палец к потолку и стараюсь излучать максимум уверенности. — Ты на кухне, салага. И здесь своими причиндалами ты трясти не будешь. По крайней мере, пока у меня тесто не закончилось.
— Ну, что ж, — Бурцев вздыхает и накидывает петлю фартука себе на шею, — придется мне позволить тебе угнетать хозяина этого дома. И все потому, что я не хочу умереть голодной смертью!
— То— то же! — фыркаю и отворачиваюсь к плите.
Думала, мне дадут нормально блины пожарить, но куда там.
Уже через минуту чугунные рельсы-плечи Тима ложатся на мои плечи.
— Эй, ты что, опять решил мне мешать?
— Нет, я провожу следственный эксперимент, между прочим.
Это оказывается сложно — переворачивать дурацкий блин, когда высоченный наглый поганец за твоей спиной деловито шарит широченными ладонями у тебя по груди… Потому что соскам-то моим наплевать на мои моральные принципы и кулинарно-религиозные предубеждения. Подумаешь, какие-то блины. Мы будем торчать и все тут!
— Бурцев, — шиплю, недовольно отпихивая нахальные ладони, — останешься без завтрака.
— Все-все, мой эксперимент закончен, — тут же пускается на попятную Тим и даже, о боже, отстраняется, — я уже понял, что ты — коварный грабитель, под личиной моей шикарной любимой женщины, пробралась в мою берлогу, чтобы раздеть меня догола!
— Чего? — сначала моргаю офигевши, а потом до меня доходит. — Ну ты и жмот. Тебе что, одной рубашки для меня жалко?
— А если и жалко? — Тим скалится белозубо и хищно. — Что? Вернешь её мне? Прямо сейчас?
Ну, да, конечно! Прямо сейчас! И дожаривать блины в одном жалком коротеньком белом фартучке с рюшечками…
Хочется фыркнуть, но по коже— то на самом деле бегут легкой зыбкой мурашки.
— Динь-дон!
Это, кажется, тот самый случай, когда я готова подать в суд на звонок домофона. Потому что пока в моей голове начинает рисоваться похабная картинка, пока руки торопливо спасают очередной начавший обугливаться блинчик, этот невоспитанный товарищ решает вот так вот нагло нас перебить.