Кентавр на распутье
Шрифт:
– Ладно, – угрюмо произнес горец. – С пропажами что?
– Чтоб ты знал, люди исчезают сейчас по всей губернии, а на побережье таких случаев тьма. Так что это не наезд, это – статистика. И девиц таскают почем зря, нередко с полного их согласия. Бывает, сами сбегают – на заработки либо на волю. Вы ж из своих обычаев такую тюрьму выстроили!
– Слушай, Шатун, – грозно заговорил Амир. – Этот дэвочка…
Я оглянулся: кроме нас, в комнате никого, двери закрыты. Тогда к чему этот цирк? По-русски Амир говорил не хуже меня, благо учился в столичном вузе, а речь коверкал, подлаживаясь под здешний стандарт. В главы рода он угодил недавно и еще не закрепился как следует. Приходилось заботиться о популярности, угождать старейшинам, непримиримым, прочим недоумкам. Хлопотное это дело – вести за собой стадо. Как бы самого не затоптали.
– Не перестарайся, джигит, – сказал я. – А то себя перестанешь понимать.
– Это чистый бутон, понимаешь? Я берег ее, как зеницу.
– Для себя, наверно?
– Ну не для тебя ж!
– Стало быть, девственница?
– По-твоему, позарюсь на «секонд-хенд»?
– Зачем тебе «бутоны», Амирчик? – спросил я. – Заразы боишься?
– Какая зараза, слушай? Это будущая жена. Мать детей моих.
– В чем ценность девственности, объясни. Или сам не знаешь?
– Нас так учили старики, – вспыхнул горец. – Наши отцы и деды! Думаешь, глупее тебя?
Надо ж, и тут геронтократия. Мало накушались при Советах?
– Всех учили понемногу, – пробурчал я. Затем добавил цитату не столь затертую: – «Всех учили. Но зачем ты оказался первым…»
– Что?
– Мудрость пращуров, как же!.. А невесту кто тебе подбирал – родители?
– Много говоришь, э!
– Мое право, как гостя, – напомнил я. – А хочешь, обосную твой тезис?
– Что? – повторил Амир. – Какой?
– О предпочтительности «бутонов».
– Ну?
– Пытались как-то скрестить лошадей с зебрами. Потомства не получили, но когда лошадок вернули к родичам, у них пошли жеребята с полосками – семя зебр все ж повлияло на лошадиные гены. Так что, если не хочешь делить потомство с чужаками, должен стать у своей кобылки единственным.
– Видишь? – удовлетворенно сказал горец. – Стариков надо слушать.
– Слушать – да, – подтвердил я. – Но слушаться? С возрастом прибывает опыт, а вовсе не ум – редко кто в старости делается мудрым. Если любишь своих детей, почему не сделать их лучше – хотя бы и с помощью других. А если желаешь лишь продлиться в них… Не дорога ль цена за твое бессмертие?
– Не твое дело, – отрезал Амир. – Вопросы задавать любой дурак может!
Ухмыльнувшись этому варианту пословицы о глупце и сотне мудрецов, я спросил:
– Значит, если она больше не «бутон», можно не возвращать?
– Разве Коран запрещает держать наложниц? – нашелся Амир. – Но кто это сделал, укажи. Я отблагодарить должен.
– Что, и у муселов «зуб за зуб»? – удивился я. – Это в какой же суре? А вот мне запало другое: «Кто творит зло, получит воздаяние только подобным, а кто творит благое… взойдут в рай и наделены будут там без счета». Богатая книга, верно?
– Во имя Аллаха милостивого, милосердного… – напыжась, завел он. И запнулся, словно бы помнил в этой песне лишь припев.
– Тоже, правоверный! – хмыкнул я. – Ты свой Коран знаешь, как я – Библию. И с чего развелось вокруг столько верующих?
– Не кощунствуй, – предостерег Амир. – За веру у нас многие пошли на смерть.
– Только не заливай про «святых воинов» – им просто нравится убивать. Они и славянок насилуют, будто сражаются за Аллаха… Кстати, Амирчик, – вдруг вспомнил я, – ведь у тебя уже есть жена. Что, на свежачок потянуло?
– Вторая жена, да, – подтвердил он. – Чего опять не нравится?
– Порядочный человек не станет при живой супруге вожделеть другую, – пояснил я. – Сначала уладит дела с первой… скажем, утопит.
Горец осклабился:
– У нас так себя не ведут.
– А что ты хотел? На ваши гаремы мы ответим своим развратом!
Помолчав, он спросил:
– Значит, ты будешь вести со мной дела?
– Пока не выйдешь за Предел. Кстати, и в Коране сказано в этом духе. Хотя, между нами, там такая каша!
– И как твой язык не отсохнет, слушай, – снова возмутился Амир. – Так говорить о святой книге.
– Э, милый!.. Хватило б фанатиков, а вера под них сыщется. И у каждой свой талмуд – вплоть до «Капитала».
– Вот, все об Айгуль, – протянул он заготовленный диск. – Будут вопросы – звони.
– Ничего не обещаю, – предупредил я в очередной раз. – Черт, хоть разорвись! Ведь три дела навесили.
– Откажи.
– Тебе? – спросил я. – Аскольду? Грабарю?
– Клиенты серьезные, – согласился Амир, подумав.
– Так что оплата по результату, а не будет его – извини.
– Помощники нужны?
– Знаешь, какой лучший способ избежать предательства? Делать все самому.
– Никому не веришь, а?
– Себе, и то с оговорками. Не так боюсь злого умысла, как чужой слабости. «Не вводи ближнего во искушение» – слыхал?
Что-то я разболтался. Причем в обоих смыслах. Пора сваливать.
– Потому и не веришь, что живешь среди неверных, – то ли скаламбурил, то ли сморозил мусел. – Разве на них можно полагаться?
– Язык у бледнолицых раздвоен, да? – хмыкнул я. – Будто вы мало врете!
– Аллах не воспрещает хитрить с гяурами, – брякнул Амир, запамятовав, видно, с кем говорит. – У нас свои законы.
– Ну да, вы ж такие свободные! От обязательств, долгов, совести. Вольные дети гор. Может, и работорговлей промышляете? Смотри!
– Угрожаешь? – снова вспыхнул Амир. – Мне?
Должность у него, видишь, такая: во всем усматривать оскорбления. Ох и достала меня эта знать!
– Ты же знаешь мой принцип: с людоедами никаких дел, – сказал я. – Если выяснится, что ты из них, наш договор аннулируется, а взамен объявляется сезон охоты. Это что, угроза?