Кероглу.Азербайджанский народный эпос.(перепечатано с издания 1940 года " Кёр-оглы")

Автор неизвестен

Халил-паша похвалил предусмотрительность Ахмеда-таджирбаши.

Распростившись с пашой, Ахмед-таджирбаши пошел домой и позвал чернокожего раба, купленного в Аравии. Он в хитростях не уступал самому Ахмеду-таджирбаши.

Ахмед-таджирбаши сказал:

— Я хочу дать тебе жену, свободу и деньги, открыть для тебя лавку. Что скажешь на это?

Раб повалился в ноги Ахмеду-таджирбаши.

— Но все это ты получишь при одном условии. Выполнишь его, я сделаю все, что обещал. Не сумеешь, так и останешься рабом до конца дней своих.

— Господин, — ответил раб, — скажи свое условие. Я выполню все, что прикажешь.

— Через несколько дней я отправляюсь

в путь. А ты сегодня же должен поехать в Ченлибель, к Кероглу. Не бойся, он тебе не сделает ничего плохого, ты скажешь, что пришел проситься к нему в игиды. Останешься у Кероглу до тех пор, пока я не позову тебя или же не приеду сам. На это дело не понадобится больше сорока дней.

Раб согласился. Рано поутру накупил он, что надо было накупить, захватил, что надо было захватить, и пешком пустился в путь прямо в Ченлибель. Как говорится у нас, чарыхи натянул и жилы из земли вытянул, в общем, одной ногой здесь, другой — там.

Что ни день, то новая остановка, что ни ночь — новый привал; долго ли шел, коротко ли, через равнины и горы, и по долам и оврагам, но, наконец, добрался до Ченлибеля. Только показался он в окрестности, дозорные схватили его и повели прямо к Кероглу.

— Сын мой, — спросил тот, — кто ты такой? Чем занимаешься? Откуда идешь?

— Кероглу, — ответил раб, — иду я из Аравии, я раб. Зовут меня Имирзой. Много я наслышался о тебе, пришел проситься к тебе в удальцы.

Оглядел Кероглу его с ног до головы. Видит перед ним человек богатырского сложения, с могучими руками и здоровенными ногами. Шея у него как у быка. А сам черный-пречерный и на черном лице белеют только глаза да зубы.

— Ладно, — говорит он, — а умеешь ты рубить мечом, стрелять из лука, скакать на коне?

— Нет. Я всегда был рабом. Жил тем, что работал в хозяйстве у разных людей. Научите, и я выучусь.

Оглянулся Кероглу, посмотрел на удальцов. Видит все уселись в кружок, а Демирчиоглу расположился совсем рядом с рабом.

Крикнул Кероглу:

— Эй, послушайте, дайте мой саз!

Ему протянули саз. Повернулся он к Демирчиоглу и сказал:

— Демирчиоглу!

— Что, джан Кероглу?

— Возьми руки этого человека в свои, а глаза свои устреми в его глаза. Я буду играть и петь. Будешь смотреть. Если звуки и песни найдут отклик в его душе, значит он человек прямой, благородный, вскормлен честным, чистым молоком. Если же нет, знай, что он подлец из подлецов.

Взял Демирчиоглу в свои руки ручищи раба и вперил взгляд в его глаза. Прижал Кероглу к груди трехструнный саз и запел. Послушаем, что спел:

Ответь по чести, сын араба, мне: Прощался ль ты с судьбой когда-нибудь? За друга своего хотя бы раз Рискнул ли головой когда-нибудь?

Эйваз сидел возле Кероглу. Оглянулся Кероглу, посмотрел на него. Потом повернулся к рабу и запел снова:

Пятнадцать лет Эйвазу моему. Он смел, не поддается никому. Средь скал крутых на свет или во тьму Носился ль бурей ты когда-нибудь? В сраженьях собирает дань мой сын, Громит Алеппо, словно властелин. Когда врагов — полки, а ты — один, Вскипал, как вал морской, когда-нибудь? Вступив в жестокий бой, в кровавый бой, Сравнял ли горы с черною землей? С чужой, на меч надетой, головой Кончал ли честно бой когда-нибудь? И к самой грани смерти подскакав, Вытаскивал ли друга за рукав? Перед врагом, от страха зубы сжав, Не трусил ли порой когда-нибудь? Не оставляет Кероглу долгов. Я чудеса в бою творить готов. Сносить одним ударом семь голов Ты сможешь ли, мечом, когда-нибудь?

Песня была спета. Демирчиоглу сказал:

— Кероглу, слова твои как бесценный жемчуг. Равных им не сыскать. Только у этого бедняги не увидел я и тени перечисленных тобой достоинств.

— Эх, брат, — сказал Кероглу рабу, — коли звуки моего саза, мой голос, мои песни не тронули твоего сердца, из тебя настоящего удальца не выйдет. Но я не из тех, кто поступает подло. Руку, что в надежде ухватилась за полы моей одежды, я не оттолкну. Оставайся, ешь, пей. Живи с удальцами, садись и вставай с ними, выучись боевому искусству. Если выучишься — хорошо, нет — не беда.

Так раб и остался в Ченлибеле. Теперь оставим его тут с удальцами. О ком бы рассказать вам? Об Ахмеде-таджирбаши.

Наконец наступил день, когда караван Ахмеда-таджирбаши с товарами подошел на пятнадцать-двадцать агаджей [110] к Ченлибелю. Подал знак Ахмед-таджирбаши, и караван остановился. Сам же он, взяв начальника своей стражи, проводника каравана, нукеров и лучших людей из охраны, поднялся на вершину холма. Приставив правую руку к глазам, острым взглядом окинул он окрестности и тотчас заметил дозорных в сторожевой башне Ченлибеля. Повернувшись и указав на них своим спутникам, он сказал:

110

Агадж —мера длины, около 7 километров.

— Видите? Дозорные Кероглу глаза свои проглядели, наблюдая за дорогой, но так ничего и не увидели. — Тут Ахмед-таджирбаши и добавил хвастливо: — Вы-то не увидите. А от моих глаз птица и та не укроется.

Рассказывают, что и впрямь Ахмед-таджирбаши был очень зорок. В детстве мать заставляла ходить его все по коврикам до по коврам. Ноги его не касались голой земли. Потому, говорят, у него и были зорки глаза, как у дикой кошки.

Проводник сказал:

— Раз ты говоришь, что дозорные там, как же мы можем идти туда? Или подождем здесь или вернемся назад.

— Нет, вижу я, ничего вы не понимаете — ответил Ахмед-таджирбаши. — А я хорошо знаю, прав Кероглу. Он никогда не ограбит караван, пришедший из чужих стран, только возьмет выкуп и отпустит. А беда тем караванам, которые возвращаются домой. Уж их-то Кероглу не отпустит, пока не разорит начисто. Да вы не бойтесь, ничего страшного не будет. Пусть собираются тут хоть сотни Кероглу. С моими глазами и с моей головой я, как говорится, хвоста в руки им не дам.

Словом, спустился Ахмед-таджирбаши с холма, окликнул свой караван, и снова тронулся в путь.